Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Шрифт:
Из того, что писал Сайго, становится ясно, что, по его верному или неверному убеждению, посланнику в Корею суждено было быть убитым. Так, в июле 1873 года он закончил письмо одному из своих коллег, которого просил быть посредником в просьбе о своем назначении посланником, следующим образом:
Если будет официально решено отправить посланника, то, по моему ощущению, он будет убит. Поэтому я прошу вас послать меня. Не могу сказать, что из меня получится такой же блестящий посланник, как (премьер-министр), но, если стоит вопрос о том, кому умереть, то, уверяю вас, я к этому готов. [687]
687
Wm. Theodore de Bary et al., eds., Sources of Japanese Tradition (New York, 1958), p. 656. Письмо было адресовано его коллеге советнику Итагаки Тайскэ, который яростно критиковал правительство за его малодушие по отношению к Корее. В другом письме к Итагаки, написанном несколько недель позже, он говорил:
Если, с другой стороны, мы пошлем гонца сказать корейцам, что никогда не вынашивали и не вынашиваем враждебных
Помимо той практической значимости, какую могла иметь эта миссия, совершенно очевидно, что Сайго искал мученической смерти. Как он сказал в одной из своих ранних поэм,
Я — лодчонка, брошенная в бурные воды (сутэобунэ)Ради блага моей страны.Если подуют ветры — пусть дуют сильнее!Если поднимутся волны — пусть вздымаются выше! [688]И снова старания Сайго ни к чему не привели. Корейский вопрос грозил перерасти к правительственный кризис, и члены миссии Ивакура были срочно отозваны из Европы. [689] Они единогласно высказались против политики Сайго, и резче всех выступал его старый друг Окубо. [690] Он и его коллеги, совсем недавно знакомившиеся с технологической мощью западных стран, были совершенно убеждены в том, что Япония должна проводить политику «обогащения страны и укрепления армии» до того, как рисковать ввязываться в войну за рубежом.
688
Дай Сайго Дзэнсю, III: 1201.
689
Принц Сандзё, несколько нерешительный премьер-министр, не желал войны в Корее, но также не хотел конфронтации с Сайго без поддержки со стороны членов миссии Ивакура. Окубо вернулся из Европы в мае (1873), Кидо — в июле, а принц Ивакура и Ито — в сентябре.
690
Основными сторонниками войны с Кореей (или шагов, которые могли к ней привести), были: Это Симпэй (Сага), Гото Сёдзиро (Тоса), Итагаки Тайскэ (Тоса), Сайго Такамори (Сацума) и Соэдзима Танэоми (Сага). Главными противниками: Ито Хиробуми (Тёсю), принц Ивакура (придворная аристократия), Кидо Коин (Тёсю), Окубо Тосимити (Сацума), Окума Сигэнобу (Сага) и принц Сандзё (придворная аристократия). Следует отметить, что все члены миссии Ивакура принадлежали ко второй категории.
Дело не в том, что руководители правительства Мэйдзи принципиально противились агрессии — двадцать лет спустя, когда Япония была должным образом вооружена, они и их преемники в олигархии были более чем готовы нанести удар, — но в 1873 году они знали, что их страна еще не была в должной степени подготовлена к широкомасштабной военной операции такого рода. Окубо с характерной прозорливостью говорил, что вторжение будет преждевременным, поскольку даже успешная операция на полуострове не компенсирует огромные расходы на все предприятие, или тот риск, на который Японии пришлось бы пойти, оказавшись лицом к лицу с Россией и другими великими державами. [691] Принц Ивакура суммировал точку зрения оппозиции в благоразумном письме к императору, где подчеркивал, что для вторжения еще не пришло время, поскольку была не готова армия, а более насущная задача заключалась в упрочении внутригосударственных реформ.
691
Иноуэ, Мэйдзи Исин, с. 352–53.
Эти здравомыслящие аргументы не произвели никакого впечатления на Сайго, который теперь был просто одержим намерением поехать в Корею и «встретить там свой смертный час» (сисё-о уру). [692] В августе, за несколько недель до того, как принц Ивакура вернулся из России, усилия Сайго принесли успех: Собрание Советников решило, что ему надлежит ненадолго проследовать в Корею в ранге посла. Услыхав эти новости, он был охвачен радостью и написал одному из своих коллег, что это решение мгновенно излечило его от тяжелой болезни, причинявшей ему столько страданий. [693]
692
Там же, с. 363.
693
Письмо (к Итагаки) цитируется у Иноуэ, Мэйдзи Исин, с.360, и Утимура, Дайхётэки нихондзин, с. 34. Сайго страдал от очередного приступа хронической filiariasis.
Хотя намерение послать Сайго в Корею было утверждено молодым императором, правительство не делало никакого официального заявления до возвращения принца Ивакура. Одновременно, Окубо и другим членам фракции, действовавших против Сайго и прилагавших всевозможные усилия, чтобы пересмотреть решения, принятые временным правительством, удалось отложить миссию. Долго тлевший антагонизм между Сайго и Окубо теперь превратился в бушующее пламя; вся неприязнь, копившаяся годами, сфокусировалась теперь на корейском вопросе. Окубо открыто ругал своего бывшего друга за принятие важного внешнеполитического решения в отсутствие членов мисии Ивакура; Сайго защищался, отвечая, что некоторые важные моменты не терпели ни малейшего
694
Сакамото, «Хронологическая Таблица», с. 30.
Касательно же моего посланничества, уже одобренного вами, — если сможет случиться такое предательство, что единожды отданные указания будут изменены, это будет равносильно небрежению императорским приказом. Хотя мне дадено понять, что вы останетесь при прежних убеждениях касательно упомянутого дела, я вынужден указать на мои опасения, ради того, чтобы привлечь ваше внимание к своей нижайшей просьбе, поскольку узнал о некоторых слухах в некоторых кругах. С огромным сожалением вынужден я запанее произносить грубости, но, в случае, если это решение будет отменено, я буду весьма огорчен, и для меня не останется никакой иной альтернативы, кроме как принести стране извинения ценой жизни за неспособность выполнять свой долг. Прошу вас понять меня в этом. [695]
695
Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 359.
В этот критический момент премьер-министр подал в отставку на основании своего слабого здоровья, и его место занял принц Ивакура — решительный противник политики Сайго. Было ли это, (как предполагают некоторые поклонники Сайго) частью мастерского плана Окубо, или нет, но смена лиц окончательно решила дело: 14 октября приказ об отсылке посланника в Корею был отменен.
Победа Окубо была полной, а Сайго потерпел абсолютное политическое поражение. Десять дней спустя он оставил все официальные посты, кроме армейского генерала, и в ярости вернулся в Кагосима, проинформировав императора, что больше никогда не возобновит общественной службы. Для сохранения лица правительство «разрешило» Сайго уйти в отставку на основании слабого здоровья. [696]
696
Sakamoto Monaki, Saigo Takamori's Poems and Posthumous Words, (неопубликованная рукопись), p. 8.
Стремительное отбытие Сайго из Токио не только ознаменовало конец его карьеры в правительстве, но было также решительным разрывом с олигархами Мэйдзи, которых он теперь считал безнадежно развращенными коррупцией и дезориентированными, и с которыми больше не мог сотрудничать в духе единства. Вслед за отставкой Сайго правительство оставили все его последователи. Результатом корейского кризиса, таким образом, была полная победа фракции Окубо и, в целом, — всего центрального бюрократического аппарата. В типичной для японского героя-неудачника манере, долгая борьба Сайго в корридорах власти имела эффект прямо противоположный тому, которого он добивался. [697] Такой результат был, без сомнения, неизбежен, учитывая характер и идеалы Сайго. В политической атмосфере 1870-х годов этот герой Реставрации стал непригодным анахронизмом, и, не будь корейского кризиса, какой-либо другой момент послужил бы толчком для его разрыва с режимом Токио.
697
Кризис (1873 года) предопределил характер правительства Мэйдзи и его политику на два последовавших десятилетия. Прежде всего, он ознаменовал собой финальную стадию разрыва некрепкого и неопределенного альянса времен Реставрации между придворными аристократами, феодальными лордами и самураями всех рангов и областей, в результате которого осталось небольшое ядро с относительно согласованными воззрениями на будущее страны. Отставка Сайго расколола сацумский контингент, более половины которого удалилось в Кагосима. Поскольку среди них было много военных, влияние Тёсю в армии стало сильнее, чем когда-либо. (Beasley, Meiji Restoration, p. 376.)
В психологическом смысле возвращение Сайго к простому, буколическому существованию в Сацума представляло собой один из его периодических отходов от круговорота общественной жизни, жесткого современного мира амбициозных людей, политических интриг и шумных городских улиц. Вернувшись в свои родные места в Кагосима, он отринул притягательность мирских удач и возобновил существование благородного фермера, работающего на полях и путешествующего по окрестностям. Стихи Сайго, написанные в то время, выражают радость от возвращения к деревенской жизни. Нижеследующее было сочинено вскоре после получения отставки:
… С древних времен ценой мирской славы были несчастья.Так не много ли лучше пробираться к дому через леса, неся лопату на плече. [698]Несколько месяцев спустя он писал в том же духе:
Я отряс с себя прах мира,Я ушел от чинов и славы.Теперь я могу весь предаться радостям на лоне природы, —Великого Творца [всех вещей]. [699]При всей своей внешней общительности, Сайго по натуре имел склонность к уединению, а его недавнее столкновение с токийскими политиками довело эту черту характера до уровня мизантропии. После городского гомона он наслаждался тишиной природы:
698
Сакамото, Нансю-О, с. 18.
699
Там же.