Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Шрифт:
Указания на теневую сторону характера героя — сторону, в значительно степени заслоненную производимым им впечатлением ясности и спокойствия, могут быть обнаружены в большинстве его стихотворений. [587] Он часто выражал сочувствие людям, живущим этой жизнью, как, например, в этой поэме, написанной в годовщину смерти одного самурая из заговорщиков, приговоренного к самоубийству:
Мне безразличен резкий зимний холод,Страхом наполняют мое сердце холодные сердца людейИли в другой:Те радости, что я [когда-то] знал, шли не от живущих,Но от тех, кто уже давно был мертв.587
Вот эти поэмы:
а) Такадзаки Гороэмон (1865) (строки 1–2),
б) Гусэй (род. 1870) (строки 5–4),
в) Гусэй (род. 1874).
В своем письме с острова, где он находился в ссылке, Сайго писал: «Теперь я, наконец, понял, что человеческим существам нельзя доверять. Они так же изменчивы, как вертящиеся кошачьи глаза. К моему изумлению, некоторые из тех, на кого я полагался, как на родственные души, выдвинули против меня ни на чем не основанные обвинения. [588]
В своих более поздних стихотворениях Сайго замечает, что не испугался бы и миллиона демонов, но вид «этой своры диких зверей, именуемых человеческими существами» (нингэн-коро-но гун) вселяет в него желание покинуть этот мир. [589] В других стихах, что еще более значимо, болезненные сомнения Сайго обращены к его собственному характеру:
588
Письмо от 4 апреля 1865 года к Току Тотё.
589
Цит. у Танака, Сайго Такамори, с. 298.
Под яркой, кипучей внешностью героя, похоже, скрывалось глубокое ощущение собственной никчемности, однако, не располагая никакими сведениями о его молодых годах, мы вряд ли можем доискаться до его первопричины и подтекста.
Мало что известно о годах, проведенных Сайго за работой в магистрате. Он был переписчиком, и, вполне возможно, именно в этот период развил свои каллиграфические способности — искусство номер один для японского джентельмена. Работа приблизила его также к нуждавшемуся крстьянству Сацума. Один раз магистрат командировал его в провинцию для проверки сбора налогов. Официальные лица клана как раз отказали крестьянству в прошении снизить подати из-за плохого урожая. Во время своей поездки Сайго увидал крестьянина, с грустью прощавшегося со своей коровой, которую был вынужден продавать, чтобы уплатить налоги. Молодого чиновника тронуло горе несчастного и, расследовав его случай, он смог снизить для него сумму обложения. Этот случай точно подходит к легенде о Сайго в качестве иллюстрации его щедрости и типично героического чувства насакэ. [590]
590
Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 4.
В 1849 году, когда Сайго шел двадцать первый год, клан Симадзу раскололся из-за споров о наследовании — вечная болезнь японской политики. Этот кризис оказал значительное влияние на карьеру Сайго, поскольку он всецело был на стороне «прогрессивного» кандидата, настроенного против Бакуфу, — Симадзу Нариакира, стремившегося модернизировать и реформировать свой удел. Совместно со своим старым школьным тоарищем Окубо Тосимити, Сайго помог упрочить победу «прогрессивной» фракции, и в 1851 году Симадзу Нариакира был назначен двадцать шестым Повелителем Сацума в возрасте сорока двух лет. В процессе долгих, тайных маневров, приведших к этому окончательному решению, Сайго укрепил свое сотрудничество с Окубо (человеком, который позже замыслит его низвержение); переговоры сблизили его также с кумиром — Нариакира. [591]
591
Описание героя Сайго, Симадзу Нариакира (1809-58) с позиции западного человека, мы находим в: William Elliot Oriffis, The Mikado's Empire (New York, 1913), pp. 136-37:
Заметным среди южных даймё, если судить по персональным характеристикам, возможностям, энергии и дальновидности, был принц сацумский [Нариакира Симидзу]. После Kaгa он был самым богатым среди всех даймё. Не оборвись его жизнь, он, безусловно, возглавил бы революционное движение 1868 года. Помимо поощрения занятий древней историей и литературой, он проявлял большую активность в разработке материальных ресурсов своей провинции и в совершенствовании воинской выучки, так что, когда пришло бы время для выступления против Бакуфу, у него было бы все готово для Микадо в военной области, чтобы создать вполне приемлемое правительство. Для осуществления своих планов он поощрял занятия голландским и английским языками, выучиваясь, таким образом, параллельно современному военному искусству и научным достижениям. Он основал артиллерийскую отрасль и мельницы по зарубежным образцам. Слава об этом принце разошлась по всей империи, и большое количество молодых людей со всех концов страны приезжали, чтобы стать его учениками, или соратниками. Кагосима, его столица, стала индустриальным и интеллектуальным центром. Глядя на его энергичные действия и замыслы, невольно приходила на ум мысль о том, что дни Бакуфу сочтены, а его падение неизбежно, и единственным остававшимся авторитетом был Микадо. Самураи и студенты из Сацума смотрели на принца, как на человека, способного принять должные меры во время близящегося кризиса, как вдруг, ко всеобщему горю, он заболел и умер в 1858 году.
Несколько лет спустя Сайго выпала честь быть включенным в кортеж Нариакира по случаю ежегодного посещения Эдо — путешествия, занимавшего несколько месяцев. Этот опыт еще более усилил в нем чувство обожания к своему повелителю. Со своей стороны Нариакира, похоже, также отметил вниманием энергичного молодого вассала и несколько месяцев спустя назначил его главным садовником своих поместий в резиденции неподалеку от Кагосима. В иерархии это была довольно скромная должность, которая, однако, давала частые возможности для личных встреч, во время которых даймё и его сподвижник, как передают, обменивались взглядами на будущее Японии. В том же году Нариакира представил Сайго знаменитому ученому-конфуцианцу националистического толка, который произвел на него глубокое впечатление ничем не прикрытыми яростными нападками на низкопоклонническую политику Бакуфу в отношении иностранных держав и на недостаток должного духа патриотизма у занимающих высокие посты. [592]
592
Первый разговор Сайго с Фудзита Токо, великим святым школы Мито, произошел в мае 1854 года. Токо умер на следующий год в возрасте 49 лет.
По мере того, как доверие Нариакира к способностям своего подчиненного возрастало, он стал использовать Сайго для конфиденциальных политических
593
Главной целью Нариакира было обеспечить наследование Токугава Ёсинобу (Кэйки). В 1858 году это не удалось, но в 1867 году Ёсинобу стал пятнадцатым и последним сёгуном линии Токугава. Следует отметить, что на этой стадии основная политическая власть принадлежала не самому сёгуну, но Тайро (Регенту); с 1858 года этот чрезвычайно влиятельный пост занимал Ии Наоскэ (1815-60), убийство которого вызвало бешеный взрыв ярости у Сайго.
594
В 1858, на пример, у него были следующие поездки:
янв. прибыл в Эдо (из Симоносэки)
апр. из Эдо в Киото май из Киото в Эдо июнь-июль из Эдо в Кагосима (20 дней)
июль-август из Кагосима в Фукуока (8 дней) в Осака (10 дней), в Киото сент-окт из Киото в Эдо (10 дней) в Киото окт-дек. из Киото в Фусими, в Осака, в Киото, в Осака, в Кагосима (11дней), в ссылку.
Детальное описание передвижений Сайго см. у Сакамото Мориаки, «Хронологическая таблица жизни Сайго Такамори» (неопубликованный манускрипт).
Тридцатилетие Сайго, поворотный пункт всей его жизни, начался вполне благоприятно, с его назначения в Эдо в качестве личного агента даймё. Однако, всего лишь несколько месяцев спустя Нариакира внезапно заболел и умер. Одним ударом Сайго лишился не только своей основной политической поддержки, но и горячо любимого друга. Это несчастье ввергло его в состояние глубочайшей печали и было одной из непосредственных причин попытки самоубийства. Традиционно считается, что, получив известие, Сайго немедленно решил посладовать за Нариакира в могилу в соответствии с древним японским обычаем дзюнси (самоубийство вассала после смерти его господина), однако его разубедил друг из Киото — монах-роялист по имени Гэссё, настоявший, чтобы молодой человек остался жить ради блага своей страны. [595]
595
Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 47–48. Гэссё (1815–1858), буддийский монах школы Хоссо, был настоятелем храма Киёмидзу (Киото). Ярый роялист, он собирался совместно с членами аристократии свергнуть режим Бакуфу и «реставрировать» власть императора. Был отдан приказ о его аресте, он бежал в Сацума, где и погиб столь драматически.
Несколько месяцев спустя, когда Гэссё достиг Кагосима в качестве беглеца, преследуемого полицией Бакуфу, Сайго организовал ему и себе побег на лодке с тем, чтобы вместе покончить с жизнью в море. Когда лодка отдалилась от берега залива Кагосима приблизительно на милю, двое друзей перешли на нос. Остальные сидевшие в лодке подумали, что те любуются замечательным видом лунного света, но на самом деле они обменивались прощаниями и писали обязательные предсмертные стихотворения. Закончив эти приготовления, Сайго и его друг спрыгнули в воду. Гравюра того времени изображает монаха в белых одеждах и молодого самурая в тот момент, когда они вот-вот коснутся воды; их серьезные лица, на которых написана решимость, ярко освещает полная луна, а в лодке сидит их попутчик, играя на флейте, еще не подозревая о трагедии, происходящей в нескольких метрах от него. Вскоре после того, как все услышали сильный всплеск, в нескольких метрах были замечены два тела, их вытащили из воды и перевезли в хижину на берегу. Попытка сделать монаху искусственное дыхание ничего не дала; однако, полный молодой самурай был еще жив, и маленькая соломенная хижина, тщательно сохраненная и стоящая сейчас у главной дороги напротив прибрежной железнодорожной линии, остается местом паломничества почитателей Сайго. В двух стихотворениях танка, найденных на теле Гэссё, написанных, несколько неуместно, на туалетной бумаге, говорилось о «безоблачной луне его сердца», которая вскоре погрузится в воды залива Кагосима; заканчивалось оно выражением радости от того, что автор умер за императора (Оогими). [596]
596
Сакамото, Нансю-О, с. 10, 59. Наследники Сайго сохранили две поэмы Гэссё и собственную поэму Сайго о самоубийстве, и до сих пор отмечают эту дату утопления.
Биографы Сайго предлагали различные мотивировки его отчаянного поступка. Недавняя смерть Нариакира почти наверняка была непосредственной причиной. Вероятно, это сочеталось с желанием умереть вместе со своим другом-роялистом Гэссё, которого должны были казнить в ближайшие же дни, если он не упредил бы власти, собственноручно лишив себя жизни. [597] По Утимура Кандзо, знаменитому христианину, поклоннику Сайго, герой решил убить себя в качестве «жеста дружбы и гостеприимства своему другу» (юдзин-ни тайсуру дзёго то кантай-но сируси), а его действия были вдохновлены «слишком сильным состраданием» (амари цуёсугиру насакэ). [598] В этих объяснениях может заключатся элемент истины (хотя «гостеприимство» представляется несколько слабым мотивом), однако мгновенные приступы ярости, проявившиеся в попытке самоуничтожения, вполне могли иметь глубокие истоки в его персональности, проявлявшейся впоследствии в иррациональном и ошибочном поведении во время кризисных ситуаций.
597
Власти клана подчинились давлению со стороны Бакуфу и отказали Гэссё в убежище в Сацума, выслав его за западные границы провинции; по прибытии на границу с Хюга, он почти наверняка должен был быть убит сопровождавшими его лицами (James Murdoch, A History of Japan [London, 1926], III: 716) или арестован и умерщвлен полицией Бакуфу. По Сакамото (Сирояма Канраку, II, {Кагосима, 1963], с. Зб), он решил покончить с собой, так как был не в состоянии исполнить свое обещание спасти Гэссё жизнь, которое сделал патрону монаха, принцу Коноэ.
598
Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 22, 28.