Благословенный 2
Шрифт:
Это дело, ничтожное само по себе, имело самые серьёзные последствия как первый удачный шаг начальника восстания, произведя очень большое впечатление в таком увлекающемся народе, как поляки. Еще когда Костюшко провозгласил восстание в Кракове, варшавские заговорщики начали сильно волноваться: на углах улиц стали появляться афишки, призывавшие народ к соединению с повстанцами; в театрах возбуждали патриотизм пьесами, приноровленными к положению Польши; наконец, стали поднимать чернь частыми пожарными всполохами, тренируя народ сходиться по набату. Известие о поражении Тормасова еще более усилило революционное движение. Ни одному из русских не позволялось входить в Варшавский арсенал, а между тем все знали, что там день и ночь работают, льют пули и ядра и готовят все нужное для артиллерии. Когда Игельстрому предложили захватить арсенал, окружить ночью и побрать в плен полк Дзялынского и батальон артиллеристов, отличающиеся особо ярым революционным духом, он наотрез отказался. «Как можно, —
Между тем Игельстром, не получив подкреплений из России, согласился на вступление в Польшу прусских войск. Это стало последней каплей для варшавян: и 17 апреля восстание началось.
Польского короля разбудили в 5 часов утра: никто не знал, что значит эта суматоха в городе. Король сначала посылает за своею конною гвардиею и за уланами, чтобы ехали немедленно ко дворцу, но их уже и след простыл: они присоединились к восставшим. Король сошел вниз, на дворцовый двор, чтобы увериться, остались ли во дворце по крайней мере обычные караулы, и запретил им двигаться с места; потом вышел в сопровождении пяти или шести человек посмотреть, что делается на улице, и видит, что вооруженные толпы куда-то бегут. Минут десять спустя раздается шум сзади, король оборачивается: гвардейцы, которые сейчас дали ему слово не трогаться с места, бегут от него к мятежникам! Король идет к ним навстречу, кричит, машет рукою; солдаты останавливаются; но в это самое время слышится выстрел в той стороне, где живет Игельстром, и гвардия бросается туда, так что король едва не был сбит с ног; вскоре во дворце не осталось ни одного караульного — все перешли к мятежникам. Час спустя к Станиславу явился магистрат с объявлением, что он потерял всякую власть над мещанами, которые разломали оружейные лавки, вооружились и бегут на соединение с войсками. Не зная, что делать, король послал своего брата к генералу Игельстрому с предложением выйти из города с русскими войсками, чтобы ему, королю, можно было успокоить город; Игельстром направил для переговоров с королем своего племянника.
По всей Варшаве уже шли бои; главное нападение повстанцев было на квартиру Игельстрома на Медовой улице. Несколько раз с разных концов напирала толпа, и всякий раз была отражаема русскими войсками. Когда племянник барона ехал к королю, он, разумеется, оказался среди мятежников. Вместе с молодым Игельстромом ехали двое польских офицеров с целию защищать его от народа, но, разъяренные толпы, кинувшись на Игельстрома, убили его; один из офицеров, хотевший защитить его, сам тяжело ранен в голову; другой, как видно, не употреблял больших усилий к защите и потому остался цел и невредим. Только когда убили молодого Игельстрома, король вышел на балкон и стал говорить народу, что надобно выпустить русское войско из города. Народ закричал, что русские могут выйти, положивши оружие. Король отвечал, что русские никогда на это не согласятся; тогда в толпе раздались оскорбительные для него крики, и он должен был прекратить разговор. Между тем завязался сильный бой уже с регулярными польскими войсками. Здесь поляки сначала хотели действовать обманом: от них явился к нашим офицер с уверениями, что польские полки не имеют никакого враждебного намерения, а идут по королевскому приказу в замок, чтобы заодно с русскими действовать против повстанцев; но обман не удался, и поляки, получившие отказ, начали стрелять картечью. Долго наши силы под командованием Милашевича и Гагарина с успехом отбивались от неприятеля; но, истративши боевые запасы и терпя сильный урон от стрельбы из окон домов, отступили на Саксонскую площадь. При этом отступлении оба генерала были тяжело ранены, отнесены в ближайшие дома, и здесь Милашевич был взят в плен, а князь Гагарин умерщвлен чернью. Это несчастие имело решительное действие. И без того наши войска находились в крайне сложном положении: русские солдаты привыкли действовать в чистом поле, но совершенно не обучались воевать на тесных улицах большого города, где на каждом шагу ожидает засада и стреляют из окон домов. До чего могло доводить это движение по закоулкам, можно понять из истории, когда один русский батальон, шедший для соединения со своими, встретив их, принял за поляков и так попотчевал пушечными ядрами, что те должны были разбежаться в стороны. Батальоны, расположенные поодиночке в разных местах, были предоставлены самим себе, ибо не было связи; адъютанты не могли пробиться к окружённым частям: их убивали повстанцы.
В результате большая часть русских войск, стянувшихся под начальством генерала Новицкого, ушла из Варшавы, не зная, что делается у квартиры Игельстрома, и предоставила, таким образом, своего главнокомандующего судьбе. Надо признать, что русского войска для подавления мятежа было вполне
Три дня небольшой, в 250 человек, отряд Игельстрома отбивался у квартиры военачальника на Медовой улице. В первый день отбиты были все нападения повстанцев. Ночью Игельстром сжег секретнейшие бумаги, но не решился оставить своей квартиры и выйти из города, воспользовавшись темнотою, хотя ему и представляли, что на другой день может быть плохо, потому что о русских войсках, которые могли бы прийти к нему на помощь, не было слышно (основные силы нашей армии уже ушли из Варшавы). На рассвете другого дня повстанцы начали нападение на квартиру генерала со стороны Подвальной улицы, открыв по нему убийственный огонь. Игельстром приказал сменить позицию, но и новое положение было не выгоднее старого: тут русские попали под перекрестный огонь. Видя невозможность удержаться в городе, и не собираясь сдаваться, особенно после гибели своего юного родственника, Игельстром начал отступление и под выстрелами, преодолев множество затруднений, пробился со своим маленьким отрядом за город и соединился с пруссаками в Повонзках. Вместе с этим отрядом вышел из окружения и Николай Зубов, брат фаворита. Маленькие русские отряды, оставшиеся в разных местах Варшавы, после упорного сопротивления были истреблены или пленены.
Волнения в Варшаве не затихали. Польский король, пытавшийся усидеть на всех стульях сразу, справедливо попал под подозрение восставших. 8 мая король выехал погулять из Варшавы в Прагу: народ взволновался, думая, что он хочет бежать к русским, и правление прислало просить его, чтобы он не выезжал больше из Варшавы даже в предместье. Между тем чернь бесновалась и по другой причине: она требовала казни лиц, известных своею приверженностью к России. Здесь власти поспешили удовлетворить требованиям народа: 9 мая были повешены несколько высших должностных лиц, включая епископа Мосальского. Народ не был доволен: он требовал новых жертв. Возвращались непримиримые в отношении России эмигранты, всюду создавали импровизированные отряды, вооружённые в основном косами. В России уже разворачивали армии для окончательного поражения Польши: главная схватка была впереди.
Глава 22
Я тем временем семимильными шагами скакал по пути прогресса наук. Огромное внимание и время потрачено было на извлечение из глубин памяти обрывков научных сведений, когда-то давно, главным образом ещё в школе почерпнутых в моей предыдущей жизни. Я создал научный секретариат из четверых русских учёных, ассистирующих маркизу Пюисегюру во время сеансов гипноза. Василий Владимирович Петров поставлен на электротехнику, гальванику и смежные отрасли химии; Василий Михайлович Севергин — химия и физика; Лев Фёдорович Собакин — общая механика, двигателестроение, Иван Иванович Лепёхин — на все отрасли биологии, добычу полезных ископаемых, географию и сельское хозяйство.
Работа поставлена следующим образом: сначала маркиз вводит меня в гипнотический транс. Не всегда это получается: бывает, если я встревожен или устал, добиться нужного состояния не выходит. Затем уже один из «секретарей» задаёт мне вопросы об устройстве тех или иных интересующих меня механизмов, сначала по написанной мною бумажке, а потом задаёт и уточняющие вопросы, если сам он не понял суть моих ответов. Бывает, я отвечаю так, что меня не понимают: это происходит, когда я использую неизвестные в этом веке термины, ссылаюсь на ещё не родившихся учёных, или на ещё не сделанные открытия. Тогда ответы мои записывают, и я после выхода из гипноза совместно с моими секретарями начинаю их «расшифровывать».
Все четверо строго предупреждены и дали подписку «о неразглашении», причём кары обещаны совсем не согласно уголовных законов Российской империи. Иной раз после сеанса на меня смотрят совершенно круглыми глазами — обычно так бывает, если я случайно обмолвлюсь о каких-то политических или культурных реалиях 21 века. Вот и сегодня Василий Владимирович, всегда невозмутимый, «на все пуговицы застегнутый» молодой учёный, после сеанса, посвященного электрогенерации, смотрит на меня, будто бы видит в первый раз.
— Ну что же, — рассматривая схему, нарисованную мною во время сеанса, с удовлетворением произнёс я, — вот в таком виде всё это должно работать…Как вы, Василий Владимирович, изволите лицезреть, устройство генератора переменнаго току и электродвигателя в целом идентично. И там и там — статор и ротор, но в одном случае взаимодействие катушки проводов с магнитным полем приводит к образованию электричества, а в другом, наоборот: электрический ток, проходя сквозь обмотки, влечёт возникновение механического движения! Надобно будет срочно выполнить модель, пока — самую простейшую, а затем уже будем совершенствовать до применимого на практике образца…