Благословенный

Коллингвуд Виктор

— Вероятно, вам нужно время для раздумий. Давайте встретимся третьего дня, в то же время. Составьте мне подробный список вопросов, и мы самым тщательным образом их все проработаем!

Господа раскланялись. Я же, оставшись один, задумался. Не слишком ли щедро я обещал — двести машин в год? Это, блин, много! Сейчас в России действует ровно одна машина — та, что поставлена Гаскойном в Кронштадте, но и та — не уаттовского типа, а всего лишь водяной насос, которых на шахтах в Англии стоят уже сотни!

Но, если подумать, паровых механизмов нужно было действительно много. Мукомольные и крупорушные заводы, маслобойни, лесопилки, медеплавильные заводы, шахты — всё это требовало источников энергии. Установка водооткачивающих

систем на шахтах — их уже сейчас немало, а уж, когда мы начнём добывать каменный уголь — так и еще больше. Но самыми крупными потребителями были бы речные суда, металлургические и механообрабатывающие заводы.

Сейчас всё обстоит, прямо скажем, ужасно. Вот, скажем, отлили на уральских заводах партию пушек, и надобно везти их в Петербург. Надо дождаться лета, когда закончится паводок; затем стволы грузят на плоскодонные баржи и бурлаки тащат их сначала по Чусовой, потом по Каме, потом по Волге, и так до Волока Ламского. Тут есть старый, при Петре еще построенный канал, по которому баржи перетаскивают в реку Мста. Затем всё это тащат вверх по Мсте, обходя пороги (да, на Мсте есть пороги!), и вот, через Ильмень баржи попадают в Волхов. Потом по Волхову вниз по течению они идут до Ладожского канала, откуда и попадают в Неву.

Всё это удовольствие длится, страшно сказать, — два года! За одну навигацию можно провести только самый лёгкий и срочный груз. Где-то баржи идут по течению, где-то их по колено в речной воде тащат их бурлаки; сколько этих бедолаг умирает, получив переохлаждение, особенно к концу пути, осенью, — даже думать не хочется. И вот эти люди, надрываясь, два года тащат чугун с Урала в Петербург, чтобы там его…продали англичанам! А потом топай себе пешком на Родину, да за свой счёт, потому что такого же подряда на обратный путь не сыщешь. Сами баржи, как правило, в Петербурге разбирают на дрова — обратно просто нечего везти, а порожнюю баржу гнать на Урал невыгодно. И стоят они и по берегам Невы, и в каналах, разваливаются, гниют — ждут, когда придёт их очередь на слом.

А ведь всё это можно делать пароходом. Перевозок по Волге полно — только дрова подкидывай! Топлива по берегам Камы, Волги, Мстёры и Волхова предостаточно. Скорость буксировки грузов вырастет многократно, освободятся рабочие руки, так нужные промышленности. Паровое дело начнёт проникать в народную толщу и из колдовского занятия оно станет обыденностью. И всё это возможно… но надо правильно поставить дело. Иначе будет только лишь хуже!

Конечно, Хорнблауэр прав — очень непросто переносить производство, тем более в другую страну, да ещё и с попутным его расширением. И самый первый вопрос тут ­– деньги. Надобно найти инвестора…но где?

Взять денег в казне, упросив добрейшую старушку Екатерину, теоретически можно. Но на практике, в разгар войны, с нарастающею напряженностью в отношениях с Англией и Пруссией, возможно, она не согласится. Да и вообще, что мы, всё на свете будем вешать на казённое финансирование? В Англии вон вообще, ни одного казённого завода, и как-то живут, ещё и развиваются быстрее нас; а наши, заместо того чтобы дело делать, философствуют вслед за какими-то французскими дураками о прелестях сельского хозяйства!

Ох, как же хотелось мне навтыкать этим тупоголовым господам из Вольного экономического общества! Как же меня бесило их экономическое доктринёрство! И ведь состоят там небедные всё люди, что могли бы двигать нашу страну вперёд… А может, не всё ещё потеряно?

Так-так-так, дай-ка подумать. Если я найду инвесторов для Хорнблауэра, способных оплатить его переезд в Россию, то он охотно перенесёт сюда своё производство. Ему сейчас в Англии жизни нет: патенты Уатта перекрывают все возможности для бизнеса. Так надо, значит, найти этих инвесторов!

Думаем дальше. Где их искать? Паровые машины сейчас — это лютый хайтек, нечто заманчивое, но при этом непонятное и страшно

рискованное. Тут нужны люди, склонные к восприятию новых веяний, этакие экономические вольнодумцы; а самые смелые у нас сидят именно в этом самом Вольном экономическом обществе! Надобно только изменить их взгляд на роль промышленных предприятий

И решил я написать доклад с опровержением идей «экономистов», так знатно засравших мозги довольно-таки значительной части нашего образованного и экономически активного общества. Дело оказалось непростым — мне пришлось углубится вплоть до философских воззрений эпохи, конечно, не таких головоломных, как «классическая немецкая философия», пик расцвета которой еще впереди, но тоже далеко не «Сказка про царевича Хлора». Тем не менее, улучив время, когда мне никто не мешал, я смог написать несколько страниц. Затем я попросил Протасова перевести их на французский, и показал всё это Де Ла-Гарпу.

Швейцарец впечатлился.

— Очень глубокие мысли, но, право же, ваше высочество, не рано ли вы обратились к такому сложному предмету? Возможно, вам следует вернуться к увлечениям, более присталым вашему юному возрасту?

— Увы, это невозможно. Как говорят в… В общем, как у нас говорят, «фарш невозможно провернуть назад»!

— Что, простите?

— Ну, имеется в виду, что из колбасы не соберешь обратно теленка. Я вырос и уже не стану маленьким. Помогите мне лучше с написанием этого труда, а то я уже измучился!

С некоторыми сомнениями Де Ла-Гарп согласился — вероятно, решив, что раз уж эта дурь у меня не проходит самостоятельно, лучше дать мне «переболеть» ею по полной. В общем, где-то недели за две я сумел с его помощью составить более-менее толковый доклад и послал на другую сторону адмиралтейского луга записочку, где указал дату его произнесения.

Глава 21

В назначенный день в самом конце января я оказался в особняке «Вольного экономического общества». Новость о том, что малолетний наследник престола собирается читать в Обществе какую-то лекцию, вызвала известный ажиотаж. У входа выстроился целый эскадрон карет и бричек, посаженных на санный полоз, ну а внутри, соответственно, меня встречал полный зал господ и в партикулярном платье, и в мундирах. Первым делом мне представили некоторых членов Общества, отсутствовавших во время моего первого выступления — среди них оказался престарелый граф Голицын, чья голова так сильно тряслась при поклоне, что невольно казалось, что она свалится сейчас с плеч; господа Розенкампф и Адленберг(которых я мысленно сразу же окрестил Розенкранц и Гильденстерн), граф Сиверс, господин Тутомлин, генерал-поручик Лопухин, и еще много других.

Выступать перед такой толпою было страшновато, но уж если я решил двигать в массы современные мне взгляды, ничего не поделаешь, надо. Кафедра небольшого оказалась мне высоковата; пришлось взойти на подставку из невысокого табурета. Понимая, что выгляжу глупо, я положил перед собою листочки моего конспекта и со значением прокашлялся.

В зале стало так тихо, что, если бы не разгар зимы, наверняка можно было бы услышать, как летит муха.

— Господа, — начал я ломающимся полудетским, полу-подростковым голосом, — я хотел бы поговорить с вами о том странном и вредном заблуждении, в котором так много умных людей находится под влиянием французской школы «экономистов». Объявляя сельское хозяйство единственным достойным занятием, они воистину вносят заблуждения в самые чистые души и пытливые умы современности. Сразу могу сказать, что рассуждения эти уже опровергнуты шотландским учёным Адамом Смитом, чей труд «О богатстве народов», полагаю, вам следует перевести на русский язык и распространить. Рекомендую с ним ознакомиться, он очень убедителен и полезен. Я же сегодня, не повторяя доводов уважаемого Смита, попытаюсь вкратце пояснить всю вредность воззрений «экономистов».