Благословенный

Коллингвуд Виктор

Члены общества, по крайней мере, некоторые, были покорены; провели подписку, по которой собрали сорок тысяч рублей. Осталось всего ничего — уговорить

Ротшильда

Хорнблауэра.

Что же, я немедленно пригласил его, а заодно Чернышёва и Воронцова, для конкретного разговора. Господа начальники коллегий были нужны, дабы придать нужный вес беседе. Ведь я, хоть и Великий князь, а всё же — отрок, малолетка. Никто напрямую со мною никаких дел вести не будет — вдруг этот юнец завтра передумает… А с министрами вроде бы всё конкретнее получается.

— Итак, мистер Хорнблауэр,

мы предлагаем следующее. Вы перевезёте всё свое предприятие, я вам добуду казённое помещение; средства же, вложенные пайщиками из Вольного общества, пойдут на возмещение затрат на ваш переезд, постройку дополнительных корпусов, покроют расходы по монтажу оборудования, и послужат оборотным капиталом для постройки первых заказов. Как вам такое?

— А как же тогда мы определим цену паёв? Вот, скажем, моё оборудование, которое я ввезу — сколько оно будет стоить в России?

— Полагаю, что цену его уместно определить по таможенной оценке!

— О, таможенные чиновники настолько продажные….

— Нет, — решительно возразил Воронцов. — У нас на петербургской таможне служит честнейший человек, господин Радищев — вы вполне можете ему довериться!

— Позвольте прежде познакомится с ним!

— Извольте, нет ничего проще!

— А то, что вы говорили про гарантии заказов…

— Заказы будут — твёрдо пообещал я.

Итак, с братьями Хорнблауэр удалось договориться. Джонатан остался в Петербурге, готовить помещения под прием оборудования, его брат поехал в Англию, заниматься переездом. Срочно понадобились деньги, примерно 10 тысяч серебром; из них 7 тыс. руб. удалось получить от Воронцова взаймы, с правом последнего обратить их в пай, ещё 3 тыс. одолжил Павел Демидов.

По первой чистой ото льдов воде оборудование завода Хорнблауэра прибыло в Кронштадт. В Вольном обществе была открыта подписка на паи предприятия, получившего название «Балтийский завод». Через Чернышёва удалось найти несколько пакгаузов недалеко от берега Финского залива, снабжённых просторною территорией; здесь заложили ещё несколько цехов, причал для разгрузки оборудования прямо с корабля, и фундаменты для паровых машин и тяжёлых станков.

Хорнблауэр привёз не только станки, но и несколько паровых машин, которые ему из-за иска Уатта так и не удалось передать заказчикам. Все они встали в качестве приводов заводского оборудования, а одну я выкупил для нужд Адмиралтейств-коллегии. Иван Григорьевич, конечно, на этот счёт сильно нервничал:

— А ну как не пойдёт это устройство в дело? По установленному порядку ведения дел, мне надо обсудить сие предприятие на заседании коллегии!

— Иван Григорьевич, ну не соберёте вы сейчас коллегии! Война идёт, всё страшно заняты, все разъехались по делам! Всё должно быть благополучно; сам конструктор их, мистер Хорнблауэр, будет иметь производство, можно сказать, по соседству, да и мистер Бёрд тоже скоро поставит свой завод. Давайте уж как-то сделаем дело, а уж императрица, увидев достойный результат, конечно, не оставит вас без вознаграждения!

Чернышёв, поколебавшись немного, согласился сделать всё за свои деньги, в надежде, что казна компенсирует ему эти затраты. Такое, в общем, практиковалось в это время: тот же Потёмкин, как говорят, на крымскую поездку Екатерины потратил 4 миллиона из своих

денег.

Итак, постепенно с паровыми двигателями всё налаживалось, причем практически без государственных денег. Правда, был один скользкий момент — никаких казённых заказов я Хорнблауэру, конечно же, обеспечить не мог. Не распоряжаюсь я казёнными средствами! И что с этим делать?

В любом случае надобно было разговаривать с императрицей. Конечно, что-то можно решить через руководителей коллегий, но масштабы будут совершенно не те.

Я попытался поговорить с Екатериною.

Она поначалу встретила идею в штыки.

— Мы крайне нуждаемся в средствах. Идет война, и казна наша сильно истощена! А махины эти, мало, что стоят немыслимых средств, так еще и отнимают работу у наших мастеровых!

Как оказалось, Екатерина подхватила от Потёмкина очень странное мнение о вредности паровых механизмов — якобы они отнимают средства к существованию у рабочих. Как будто пилить лес или качать воду помпой по двенадцать часов в день — прям, предел мечтаний простого русского человека! Вздорная эта идея появилась у неё, несомненно, из известий о первых выступлениях «луддитов», портивших в Англии машины. Тот самый случай, когда «слышала звон, да не знает где он», но, к сожалению, если она раз пришла к какой-то мысли, переубедить её было почти невозможно. Но надобно пытаться!

— Работа, что они отнимают, есть грубый труд, подходящий скорее волам, и иной скотине! А людям, освободившимся от тяжкой страды, можно будет на тонкие работы перекинуться. У нас, вон хорошего сукна по сю пору не вырабатывают, уж не говоря про бумазею или шелк! Также, махины эти, сами требуют труда. Их надо изготовлять, а это сразу, и металл, и уголь, и станки разные, и очень много ремесленной работы! Опять же, их надобно обслуживать — подавать дрова, воду, чистить, ремонтировать. Опять же, у нас людей очень много где не хватает! Только в армию сколько народу нужно, а ещё флот, заводы в Сибири и на Урале… Большой недостаток людей в южных наших пределах, в Сибири, да и много еще где, то чума, то недород, то еще чего… В общем, машины нам очень нужны. Одни бурлаки вон как мучаются, баржи с чугуном по рекам тягают….

— А бурлаки-то причём тут? Как их машина заменит?

— Так мы же машины на суда будем ставить, и они вместо бурлаков будут баржу тащить.

— Ну, это ты, душа моя, Александр Павлович, что-то странное придумал! Не бывает такого!

— Бывает! А ещё можно муку молоть, масло давить, брёвна пилить, да много всего! — Что-то подозрение я имею, что люди эти, визитёры твои, голову тебе задурили, и хотят из казны нашей денег себе получить за фокусы бесполезные!

— Но, ma grand-mere!

— Ах, оставь меня, Александр, у меня и так от войны голова болит, а ты тут ещё со своими прожектами!

И не стала дальше об этом разговаривать.

Подумав, решил я обратиться к авторитету и опыту господина «Светлейшего князя» Потёмкина. Что ни говори, а он имел огромный авторитет и влияние на императрицу. Во-первых, я написал ему письмо, где излагал свои взгляды на паровое дело, в надежде получить союзника:

Милостивый государь, Григорий Алексеевич!