Благословите уходящих
Шрифт:
Гулкая тишина старинных сводов и стен, помнивших столетия.
Витражи в узких стрельчатых окнах рассеивают свет на тысячу цветных, с шаловливостью котят резвящихся на истёртых тысячами ног каменных плитах.
Молодой священник неторопливо шёл к алтарю.
Скоро, совсем скоро колокола призовут верующих на молитву. Храм наполнится сиянием свечей, вознесутся многократно повторенные эхом старинных стен песнопения.
Но сейчас тишина громадного храма, греющегося в закатных
И вдруг тишину прорезал явственный женский смешок.
— Уй ты, Чапай, смотри, кааааакой маааааалоденький!!! Сииимпатичныыыый! А уж серьёзныыыый!
Изумлённый церковнослужитель повернулся на голос и, не веря своим глазам, уставился на неведомую богохульницу, вальяжно сидящую на раке святой Елены Милосердной.
Молодая женщина с коротко стриженными пепельно-серыми волосами, наклонив голову вбок, рассматривала недоумевающего служку.
— Лена! Не смущай парня! И так сам не свой.
Командный, строгий, со старческой надтреснутостью голос раздался немного справа, из ниши с мощами святого Владимира Победосносца.
— А что смущаться? Нечего! В воинском храме служит!
Фигурка в священнической рясе вышла из-за колонны.
Руки служки сами, по привычке сложились в жесте прошения благословения.
И сухая морщинистая, почти бесплотная рука вынырнула из рукава рясы и благословила.
Седой старик, тот, что укорял странную девушку, огляделся по сторонам.
Его безупречная выправка выдавала старого военного.
— А где Юрий? Опять чудит?
— Чапай!!!! Ты только глянь! Нет, ты посмотри, что намалевали эти богомазы!!!!!
Раздался возмущённый голос от алтарной части храма.
Молодой человек размахивал руками, тыкая трёхпалой ладонью в фреску с семидесятью мучениками Лукиарскими.
Женщина, с кошачьей гибкостью спрыгнув с раки святой девы и подойдя к возмущающемуся горлопану, положила руки ему на плечи. Подумав, пристроила на пра-вом и подбородок.
Странные гости собрались перед фреской.
— Ой, ты посмотри, ну кааакой благообразный… Как обосрался стоит…-
— А эта, нет, вы видели, эта — разбойница, ну ни дать ни взять, а туда же — святая!-
— Угу, а этот, тоже мне, китель два раза одел, и то один раз — наизнанку, а тут и с саблей, и со знаменем в руках…
— Кто вы такие!!! Как вы смеете! Богохульники!
Разгневанный голос молодого служителя церкви разнёсся под сводами.
Руки сами сжались в кулаки.
На фреске были изображены герои Сирина, грудью закрывшие космопорт Витрагла, спасшие сотни тысяч душ, прикрыв эвакуацию.
Не давшие скверне заполонить ещё один мир!
И какие-то фигляры смеют попирать их память! Да каждый сиринский, не говоря о витрагльсцах, мальчишка знал, кто это и преклонялся!
И вдруг молодой человек понял, что не в силах пошевелиться. Тёплая, как материнские руки, волна накрыла его и заставила замереть.
Женщина, вдруг перестав улыбаться, подошла к замершему человеку и заглянула пронизанными золотым глазами в глаза монашка. И такая тихая боль и грусть была в этом взо-ре, что застенило сердце…
— Хочешь знать, кто мы? Смотри!
И туча смрадного дыма накрыла, разорвала лёгкие, пронзила болью…
Небо полыхало лиловыми зарницами. Над холмами, у горизонта фиолетовые всполохи заливали всё небо.
Через небольшую равнину на полной скорости, гремя разболтанными деталями, надсадно ревя двигателями, неслась техника. Вперемешку неуклюжие Леман Расы, грузные Химеры, огнедышащие Хелхаунды прикрывали отход.
В штабной землянке горела небольшая лампа переноска. Офицеры полка собрались на спешный военный совет. Все выжившие офицеры.
Когда на Кохинур пришла просьба о помощи от губернатора Витрагла, все полагали, что это небольшой мятеж и хорошая возможность размяться. Размялись на славу.
Первыми нарвались Силинциарии и мордийцы. Когда их окровавленные ошмётки откаты-вались через позиции спешно окапывающихся Лукиариев, надежды ещё оставались.
Но потом, когда демоны за восемь минут сожгли двести тридцать четвертый танковый — фронт треснул и попятился к космопорту, куда потоками стекались беженцы.
На узком перешейке оборону занимали два полка. Шестой Карминский, свежий, не потрёпанный, только прибывший с Кохинура.
И сто шестьдесят пятый Сиринский. Уже сведённый в два батальона, из за сильных потерь у Выргульского озера.
Вчера надежды были. А сегодня они развеялись как дым.
Развеял их этот молодой капитан, с длинными, слипшимися от крови и грязи волосами, с очень бледным лицом.
Вместо роскошных перстней на его руках были повязки, прикрывающие обрубки пальцев.
Окровавленными культями он поправлял сбивавшуюся на глаза прядь волос.
И говорил. Рассказывал. Докладывал. Коротко, зло, отрывочными фразами.
— Лючино нас сдал. Я собрал, кого смог, и к вам. А разведрота ещё держится… Держалась… Они не знают, для них просто траншеи полка взбесились. Я послал их предупредить, но кто дошёл, не знаю. Они на фланговой высотке окопались.
Стройная фигура с выправкой аристократа выпрямилась посреди землянки.
— Господин полковник! С вверенными моему командованию бойцами я совершил прорыв с позиций, сданных противнику, прошу вашей помощи в вызволении остатков полка сохранивших верность присяге.