Благословите уходящих
Шрифт:
— Да конечно, конечно, прошу, ваша милость.
Лёгкий шёпоток отвлёк внимание Инкаптиуса.
— Отец-настоятель, отец-настоятель, вы видели, у тех, что с этим прибыли, у них такие же крысы, как у отца Микна, там в сундуке…
— Я видел, молчи!!! — яростно шикнул на когото игумен.
Инквизитор с офицерами, пригибаясь из-за низкого потолка, спустились в прохладный подвал. Инок, читающий заупокойную литанию, покосилсяа в сторону вошедших, но не
Слова литании на архаичном диалекте готика были странны и непонятны, они словно пришли из невообразимой глубины веков и сейчас снова взлетали к низкому каменному своду, как и тысячелетия назад…
— И где только Микн выкапывал такую древность… А ведь красиво… Нда, всё, что непонятно, кажется красивым… Воистину, во многих знаниях многие скорби… Каким же прекрасным должен видеться мир придуркам вроде этого настоятелишки?
Размеренная речь текла под сводами, смешиваясь с ароматным ладаном из курильницы в углу, эхо вторило, как будто сами стены читали древнюю молитву.
Позади нерешительно топтались солдаты, о чём-то задумался, по привычке теребя аксельбант, командир батальона, по сути, давно уже полноценного полка ‘Лесных крыс’, с гордостью несущий звание Крысиный Герцог. Начштаба «Ус Крысы» нервно постукивал тростью о высокий, до блеска начищенный сапог. Юмор бойцов этого батальона сперва многих шокировал, но рано или поздно все привыкали. Хотя Инкаптиус предпочитал не знать, как же его самого называют эти не знающие ни страха перед врагом, ни почтения перед вышестоящими, бойцы.
А совсем рядом, под плитой, спал настоятель монастыря. Упитанный, весёлый, немного трусоватый, любящий паломниц помоложе и пищу повкуснее. Но вспоминалась не лоснящаяся от довольства физиономия с тонзурой, а осунувшаяся, давненько не бритая, худая до проступающего черепа рожа. И вдруг посредине тихого склепа разверзлась темнота разбитого каменного дома, осколки бетона вперемешку со спутанной и оплывшей арматурой. К аромату ладана добавился чад дизеля, запах горелой резины. А вместо размеренной молитвы сип вперемешку с бульканьем крови в разбитой груди…
— Молитву. Маленькому. Ему нужна, — казалось, в сомкнутых глазах костяной башки блеснули слезы. Глупо — кто и когда видел плачущего огрина?
Микн закрыл глаза крохотному бойцу. Гигант еле заметно кивнул.
— Бог-Император отец наш, — заученные назубок литании вылетели из головы. Человек было запнулся, но вдруг сознание прояснилось, и молитва потекла дальше. — Все мы малы перед тобой, но всех ты увидишь рано или поздно и будешь судить по дару принесенному к трону твоему. Этот малый принесет тридцать зарубок на прикладе. Он никогда не трусил и всегда бился до последнего. Хоть ростом он мал, но дух его был больше, чем у многих рослых…
Костяная башка удовлетворенно расслабился, вслушиваясь в мелодию молитвы.
— … И будет в свете твоем вольготно и малому, и большому, из верно служивших тебе, — закончил Микн молитву. Огрин уже
— Ну, уж ты многих сможешь предъявить Императору…
— Amen! — нараспев произнёс чтец.
— AAAmeenn… — вторили своды.
— Амэн, — шепнул инквизитор и, круто развернувшись, направился к выходу.
Настоятель теребил чётки, не зная, что и думать. Заезжие гости вели себя крайне странно. Побывав в склепе, они расположились в монастырской гостинице. Солдаты эскорта вечером устроили пробежку, распугивая голубей и паломников грохотом сапог.
Офицеры из свиты оккупировали комнату почившего настоятеля, очень деликатно и вежливо известив об этом настоятеля здравствующего… Только задним числом. Причем, по словам келейника, дверь в келью попросту вышибли, выдворив самого келейника без всяческих разговоров.
Инквизитор же и вовсе на весь день закопался в библиотеку монастыря, приказав закрыть её для посещений.
И теперь, со смешанными чувствами, престарелый настоятель обители взирал на горящий посредине двора костёр, у которого с дымящимися кружками расселись прибывшие гости. У самого огня, на почётных местах сидели офицеры в расстёгнутых кителях, а позади плотным кольцом у костра развалились солдаты.
Из темноты портика к костру проскользнула тень в рясе. Молодой послушник, робея, приблизился к защитникам Империума. Сидящая у костра компания со смешками и хохотом протолкнула монашка к самому пламени, и уже через четверть часа робкий юноша, порядком раскрасневшийся от хмельного напитка, в голос хохотал над незатейливым солдатским юморком.
Сто имен Хлад
Вьюги стонут, зовут, кто же выстоит, выдержит стужу?
В прорубь надо да в омут, но — сам, а не руки сложа.
Пар валит изо рта… Эх, душа моя рвется наружу!
Выйдет вся — схороните, зарежусь — снимите с ножа.
Я дышал синевой.
В. Высоцкий.
Костер весело трещал ветками посреди монастырского двора. Языки пламени выхватывали из темноты иссеченные шрамами лица и гуляющие по кругу фляги. Изредка красным отсветом вспыхивали Аквилы, зажатые в зубах сушеных крыс, прицепленных к поясам бойцов. Среди серых бандан рядовых и сбитых на затылок беретов офицеров сразу бросалась в глаза тонзура сидящего вместе с бойцами монашка.
— …Ты мля еще Хлад трахнуть предложи… — от грубых слов сержанта молодого монаха передернуло. Но в памяти всплыло воспоминание, и он рискнул спросить.
— А что это за Хлад? — Спросил инок. — Отец Микн тоже несколько раз ее упоминал.
— Хлад — это давняя история, — помолчав, ответил боец. — Мы тогда еще на Витрагле в автономке были. И прибилась к нам девчонка лет четырнадцати. Молчала всегда, и от одного взгляда жуть пробирала …
— И это мешало? — После разухабистых рассказов бойцов монах явно не ожидал, что их может остановить такая мелочь.