Блатные из тридевятого царства

Волков Валерий

Трехногое существо махало руками. Из правого уха торчал березовый сук, в левом паук вязал путину, голова покрыта мхом, на лбу отпечаток лошадиной подковы. Смущало одно, изодранный в клочья костюмчик походил на Лёнькин парадный мундир.

– - Запорю!!!
– - Взвыло лесное чудище.

Бог ты мой! Какие знакомые интонации! Леший выдернул из уха сучок, смахнул паука и, согнувшись в три погибели, принялся избавляться от лишней ноги. Сосновая ветка ни как не хотела отделяться от графского тела.

– - А-а-ааааааа, шкуру спущу, у-у-уууууу,

сгною всех!!!

Лёньку с трудом привели в чувство. Полководец исходил слюной и на чем свет стоит клял лошадь.

Бедная кобыла не смогла в полной мере оценить гениальность всадника. Их взгляды на жизнь разошлись через пол версты. Лёнька ринулся покорять крутой холм, но не всякая лошадь -- Пегас. Граф, свято веривший в волшебное свойство плетки, взялся за кнут. Результат не замедлил сказаться. Их Сиятельство вылетел из седла и почти покорил вершину. К сожалению, незнание закона всемерного тяготения никого не освобождает от его действия.

Микула Селянович стал мрачнее тучи. На весь отряд две лошади. Одна в бегах. И это в первый день похода. Десяток растянулась цепью и принялась прочесывать лес. Лёнька, хромая и почесывая то место, откуда росла третья нога, ковылял позади.

Продираясь сквозь кусты и густую траву, мы битый час блудили по лесу. Лошадь словно сквозь землю провалилась, ни единого следа. Держась за спинами братьев Лабудько, я выбрался на поляну. Метрах в двадцати в кустах орешника мелькнул знакомый силуэт.

– - Ща стреножим, -- пообещал Васька, доставая веревку.

Лассо со свистом полетело в кусты. Бедный Лёнька словно чувствовал, где развернуться главные события, его магнитом тянуло к неприятностям. Он выхватил у Васьки конец веревки и принялся тянуть.

– - Ваша Светлость...
– - растерялся мой кореш.

– - Я сам, сам!
– - С пеной у рта орал полководец.
– - Покажу этой скотине, как с дворянами обращаться надо!

– - Ваша светлость!!!
– - Заорали братья в обе глотки.

Но Лёнька жаждал мести, он был глух и слеп. Из кустов с петлей на рогах выскочил здоровенный лось. Заметив обидчика, он принялся копытом рыть землю. Глаза налились кровью, шерсть на загривке стала дыбом. Желающих образумить Лёньку больше не было. Братья молнией оседлали ближайшее дерево и втащили меня.

Лось и Лёнька взвыли одновременно, кто громче судить не берусь. Зверь ринулся в атаку, граф в бега. Обитатель лесных чащоб оказался проворней, он догнал Дебила на первом же вираже. Ветвистые рога смачно впечатались в графский зад и Лёнька второй раз за день испытал прелесть свободного полета. Лось не лошадь, ему показалось этого мало. Но граф воспылал такой жаждой жизни, что воспарил над землей, призрев законы физики. На этот раз у него получилось. Не задев коры, Лёнька взлетел по гладкому без единого сучка стволу сосны на самую макушку и, обхватив толстую ветку, затих, как индеец в засаде.

Рогатый исполин долго бродил вокруг, бился рогами о крепкий ствол, рыл копытами землю, ревел, вызывая

противника на бой. Но Ленька на провокации не поддался.

– - Теперь их Светлость прикажут лося изловить и выпороть, -- грустно вздохнул Ванька.

– - Изловить -- изловим, -- кивнул Васька.
– - Пущай только сам порет, на кол сажает, четвертует -- это как их Светлости угодно будет. У их может задницы оловом луженые, они туды и ветки разные втыкают, а моя уж больно чувствительна к рогам.

Убедившись, что опасность миновала, спустились на землю. Лёнька по-прежнему не подавал признаков жизни. На наши вопли сбежалось все посольство. Антоха вел пойманную лошадь.

Микула Селянович предложил спилить сосну к чертовой матери, если граф до сих пор никак себя не проявил -- значит, пал смертью храбрых от разрыва сердца. Но только раздался визг пилы, сверху донесся родной и знакомый голос:

– - Запорю! Сгною! Четвертую!

– - Стало быть, очухался, -- облегченно вздохнул Микула и приказал: -- Спускайтесь господин граф, а то, не ровен час, подхватите на такой высоте насморк.

Лёнька мужественно ответил:

– - Фи, насморк, я провожу наблюдение за местностью.

– - А, ну так наблюдайте, а мы пока пообедаем.

– - Микула, милый, -- взмолился Лёнька, -- я нанаблюдался, сними меня отседова, Христа ради!

Прямой и гладкий ствол сосны взвился в небо метров на тридцать. Решили растянуть графский шатер, благо ткань крепкая, а весу в Леньке, как в хорошем баране. Всей толпой вцепились в края. Микула скомандовал:

– - Прыгай!

– - А вы точно удержите?!

– - Не боись, прыгай!

– - Я и не боюсь, руки не разжимаются...

Никакие клятвы и заверение не могли заставить Дебила разжать пальцы. После двадцатой попытки шатер свернули и уложили в телегу. Всем было приказано думать, как вызволить господина графа. Предложения посыпались, словно листья по осени, одно гениальней другого. Антоха предложил подпалить сосну, кузнец Сорока советовал Лёньке сделать из лохмотьев мундира крылья и аки ангелу спуститься на грешную землю. Дед Кондрат заметил, что их благородию с крыльями-то проще на небеса вознестись, не далече осталось, ближе, чем до нас, а там херувимов упросит, те спустят. Самое рациональное предложение внес на мой взгляд Евсей:

– - А пущай там и сидит, не велика потеря, отощает -- ветром сдует.

Лёньке не один из предложенных вариантов по душе не пришелся. Графская плоть не желала возноситься, а равно -- гореть, падать на спиленном стволе и уж тем более ждать -- пока ветер сдует. Оставался единственный вариант. Я велел собрать все веревки и связать в одну. К получившемуся канату добавили снятые с телеги вожжи и приступили к спасательной операции. Надрывая глотку, я дал Лёньке последние инструкции:

– - Перекинь веревку через ветку, обвяжись... да не за шею же, господин граф! За пояс, так дышать легче. Начинай спускаться, мы подстрахуем, сук крепкий, выдержит.