Блатные из тридевятого царства

Волков Валерий

Ануфрий менялся на глазах. Из трех подбородков уцелело два, да и те заметно уменьшились.

– - А мож...

– - Нет.
– - Отрезал я.

– - Тоды...

– - Не пойдет.

– - А если...

– - Вот это попробуй.

Таможенник перевел дух и кинулся за печку. Миг спустя материализовался около табурета с пачкой мятых купюр. В таких случаях принято возмущаться, что я и сделал:

– - Взятка должностному лицу при исполнении служебных обязанностей! Семнадцатая страница, пятый параграф снизу, четвертый абзац сверху, седьмая строка. Наказывается лишением свободы с конфискацией

имущества, либо штрафом в размере двадцати рублей.

– - Ох, -- горестно вздохнул Ануфрий и отслюнявил еще два червонца.
– - Не побрезгуйте, господин следователь.

На этом я несколько успокоился, сбавил пыл и попросил водицы. Во рту после браги сухо и печально.

– - Конечно, конечно, -- засуетилась маманя.
– - Милости просим к столу. Вот осетринка, цыпленочек запеченный, наливочка с погребка, откушайте с нами, для хорошего человека не жалко.

Первый тост я поднял за хозяина, пожелав ему дальнейших успехов на поприще охраны государственных интересов от посягательств иноземного капитала. В ответ меня поблагодарили за чуткость. Радаиха внимательно следила за стаканом, подливая после каждого глотка. Сыночек всячески выказывал уважение. Словом -- радушие и хваленое русское гостеприимство изрядно разрядили обстановку.

Ануфрий малость успокоился, складки на брюхе заколыхались в прежнем ритме, подбородки обрели былую мощь, зарозовели щечки.

Сладкая наливка удобно легла поверх свиридовской браги и я приказал:

– - Танцуй!

Истекая потом, Ануфрий пустился в пляс. Ну, что могу сказать -- зрелище не для слабонервных. Пришлось смилостивиться.

– - Отставить танцы! Пой!

– - Во поле березка стояла,

Во поле кудрявая стояла...

– - Достаточно, -- икнул я.
– - Такой рот, а не Соловей-разбойник, хотя... если выбить зубы...

– - А вот и пирог с яблоками подоспел, -- засуетилась мамаша, услышав о бесплатной стоматологии.

– - Спасибо, сыт, -- отказался я.
– - Душа музыки просит.

– - Сидит милый на крыльце

С выражением на лице,

Выражает то лицо,

Чем садятся на крыльцо!

Заголосила Радаиха и, притоптывая пятками, прошлась по горнице.

– - Лучше пирога, -- сдался я.
– - Наливай Ануфрий.

Вот наливочку жрать таможенник умел профессионально. Без выдоха, за один бульк, мог ковшик приговорить. Занюхает селедочным хвостом и к следующему тянется. Если он так и пошлины начисляет -- остается удивляться, как его коммерсанты терпят, давно б уж скинулись по рублю, да киллера наняли. Подсказать что ли...

– - Грибочков откушайте, -- вынырнула Радаиха из погреба.
– - Груздочки, один к одному, без единой червоточинки, не побрезгуйте господин следователь, лично солила.

После второй бутылки чин следователя прокуратуры жал мне в плечах. Обняв Ануфрия, я доверительно сообщил:

– - Слышь, гроза контрабандистов, я ведь того -- Пахан, это что князь, в определенных кругах конечно...

– - Ить, -- поперхнулся таможенник.

– - Ну не совсем князь, так -- царек мелкий. Да ты дыши, дыши, ишь, как тебя расперло.

– - Ваше величество...

– - Т-с-с, -- поднес я палец к губам, -- я ж по секрету. Зови меня просто -- Пахан.

От такого доверья Ануфрий ни в меру расчувствовался:

– -

Эх, ваше паханское величество, каждую ночь в холодном поту просыпаюсь -- чудится, будто стрельцы арестовывать идут. А что делать? Все, что есть хорошего в жизни -- либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению, -- похлопал он себя по брюху.
– - Душа у меня кристально честная, а характер слабый. Все взятки суют, а отказать не удобно. Недавно два купца заспорили, один двадцатину принес, второй -- пятнадцать рублей. Попробуй, рассуди. Но я честно, вернул второму пять рублей и по совести. Ох, житиё мое...

Луна в окне начала двоиться, намекая -- пора и честь знать. Махнули по маленькой на посошок. Я кивнул Ануфрию:

– - Пойдем, праведник, проводишь.

– - С вещами?
– - насторожилась Радаиха.

– - Можно без, -- разрешил я.

– - Чего ж наливочку не допили! Примета плохая!

Штрафники отдыхали. Заботливые кореша подстелили соломки и я рухнул на приготовленную постель. Тяжела ж ты служба ратная. Лёнька, стервец, так и не объявился.

Похмелье было не тяжелым -- убийственным. Сердце бьется через раз, голова чугунная, бронебойным зарядом не прошибешь. Какая-то сволочь насильно разлепила мне веки. Солнце только заневестилось, кое-где еще бледные звездочки в молочном небе видны. Петухи и те досматривают последние сны. Кругом гам, суета, рядом Лёнька верхом на кобыле. Кто-то кроет матом весь белый свет, да так, что солома подо мной краснеет. Присниться же такое...

– - Пахан!
– - Как сверлом по зубу, влез под череп противный крик Евсея.
– - Посольство к бою готово!

Мечтая о смерти, я начал выходить из коматозного состояния. Мозг включился в работу чуть позже. Штрафники, заняв круговую оборону, готовились к битве. По лугу, окружая хутор, неспешным, но уверенным шагом двигалась толпа мужиков. В руках колы, топоры, вилы и даже косы. Первый раз в жизни я протрезвел так быстро, что кожа инеем покрылась. Слишком не похоже, что ранние гости явились пожелать доброго утра. Неизвестно откуда возник Микула:

– - Пахан, попридержи мужиков, попробую миром уладить.

– - Да что случилось?!

– - А это ты у графа спроси, велел же -- глаз да глаз!

Доклад Фраера прояснил ситуацию. Лёнька, спасая дворянскую честь, явился ночью в Березовку. Там их Сиятельство нашел старосту, велел собрать мужиков и явиться на порку в Караваево. Народ на Руси из спокон веков понятливый, а главное мирный -- пока любимый мозоль не оттопчут. Явились. Только в глазах покорности не видно. Косами машут, норовят из графа графинов наделать.

Дебил, честь и совесть дворянства, закутавшись в лохмотья, гарцевал перед строем. Как не старался Микула Селянович начать переговоры -- не получилось. У сотника две ноги, у лошади четыре. Граф первым добрался до противника. Тощий голосок разбудил ворон:

– - Скинуть портки! Оголить спины!

Желающих нашлось много. Хрясть! Переломилась дубина о Ленькину спину. Жаль не по голове. Граф взвыл и, пришпорив кобылку, отступил за наши спины. Бедный Микула Селянович метался меж двух огней, но семена, посеянные Ленькой, дали быстрые всходы. Поступил приказ на отступление. И первым его выполнил граф, заорав: "Ура!" -- в считанные секунды скрылся за горизонтом.