Блатные из тридевятого царства
Шрифт:
Князь явился минут через пять. Стоявший за дверью стрелец пригласил следующего просителя, но едва неказистый мужичек ступил на порог, в кабинет вихрем влетела княгиня. Я весь обратился в слух.
– - Пиримидон!
– - требовательно произнесла супруга.
– - На кой тебе шкаф? Давай лучше в опочивальню поставим, я уже и место приглядела.
Князь поморщился и махнул рукой:
– - Поступай, как знаешь...
В комнату заскочили четыре холопа, и многострадальный шкаф отправился в новое путешествие. Я злорадно усмехнулся, ни княгини сегодня день, быть ей
Отделавшись от супруги, Пиримидон продолжил прием. Четыре часа я жался к плинтусу, выслушивая вместе с князем многочисленные просьбы и жалобы. Когда за окном начало смеркаться в кабинет вошел стрелец.
– - Все Княже, желающих больше нет, один я остался.
– - А тебе-то чего надобно?
– - удивленно спросил Пиримидон.
– - Да тут такое дело, Ваша милость, -- смущенно пробухтел стрелец, -- у кумы завтрева день ангела, а живет далече, чтоб поспеть в ночь ехать придется, мне б грамотку с печатью, иначе стража ворота не отворит.
Я осторожно подался вперед. Любопытно взглянуть, как отреагирует на такое заявление князь. Пиримидон устало шевельнул плечами, покарябал нос и, подавив зевок, лениво поинтересовался:
– - А кто кабинет охранять будет?
– - Так у меня смена через два часа, в ночь Митька, сын Гаврилов заступает.
– - Отрапортовал стрелец.
Князь придвинул лист бумаги и нацарапал несколько строк. Затем залез в нижний ящик стола, огромная ладонь долго шарила пустоту, пока не наткнулась на государственную печать.
– - Держи, -- протянул Пиримидон служивому готовый документ.
Стрелец поклонился и, засунув грамотку за голенище, вернулся на пост. Я завистливо облизнулся.
Оставшись в одиночестве, князь подпер голову руками и потухшим взглядом долго буравил стену напротив. Широкий лоб прорезали горькие морщины. Мне жаль Пиримидона и по-мужски, и по-человечески, да чем поможешь...
Нагоревавшись вволю, князь поплелся ужинать. Я выбрался из-под дивана. От первого шага онемевшие ноги пронзила острая боль, кое-как доплелся до стола и устроился на манер князя. До сих пор мне везло, как лягушке в кувшине с молоком, но что дальше?
Сквозь зарешеченное окно в комнату скользнул слабый лучик заходящего солнца. Пока окончательно не стемнело, я отыскал печать и схватился за перо. Если удастся выбраться, то пропуск, открывающий по ночам городские ворота, лишним не будет. Спасибо стрельцу -- надоумил. Когда чернила высохли, я сложил листок вчетверо и сунул... за корсет, а куда еще его можно сунуть в этом чертовом сарафане.
Прошло два часа, я слышал, как менялись часовые. Ближе к полуночи, когда темнота стала практически осязаемой, за дверью раздался долгожданный храп. Пробил заветный час, я решил рискнуть. На ощупь пробрался к выходу, из коридора через щель у пола пробивается слабый отблеск горящей свечи. Уперся ладонью в дверь, надавил, не поддается зараза. С той стороны донеслось неясное бормотание. Я отскочил в самый темный угол. Путь на волю перекрыт, окаянный стрелец придавил дверь телом, выйти незамеченным невозможно.
Я стиснул зубы, чтоб не выругаться вслух. Комнату заполнил мягкий
В считанные секунды разделся до трусов, сарафан полетел под диван, белая рубашка легла на стол. Пояском перетянул ворот, схватил ножик для заточки перьев и принялся кроить. Для начала вырезал дырки для глаз, потом отсек полоски подлиннее -- для носа и рта. Костюм привидения готов, но этого мне показалось мало. В камине черпанул сажи и тщательно обвел сделанные прорези по контуру. Уже лучше. Не много подумав, взялся расписывать подол. Через пару минут отошел от стола и полюбовался. Черные кости на белой ткани даже в сумерках смотрелись жутко и устрашающе.
Напился воды и принялся облачаться. Открытые части тела -- ноги, нос, ладони тоже вымазал сажей, пусть в темноте кажется, что их вовсе нет. В довесок повязал на голову платок, но не по-бабски, а узлом на затылке. Эх, жаль, зеркала нет. Собравшись с духом, я водрузил на плечо косу, широкое острое лезвие на длинном черенке тускло блеснуло в лунном свете. Глубоко вдохнул и шагнул к двери.
За порогом храп, вспомнив имя стрельца, я долбанул кулаком по доскам и ласково позвал:
– - Митяй, проснись! Смертушку свою проспишь.
В коридоре раздался удивленный рык, через мгновение дверь распахнулась, румяный со сна стрелец угрожающе поднял бердыш, глянул и без звука сполз по стеночке на пол. Первый выход на сцену можно считать успешным. Я решительно вступил в мутный круг света от свечи и щелкнул служивого по носу. Бедолага, тяжело дыша, прошептал:
– - За мной?!!! Уже?!!!
Я отрицательно качнул головой:
– - Нет. За Нинель Абрамовной.
Стрелец так облегченно вздохнул, что у меня от умиления навернулись слезы. Митяй немного приободрился и доверительно сообщил:
– - Давно пора, а то ходит, бренчит костями, всех уже достала.
– - Тогда показывай дорогу, где эта старая грымза прячется, -- кивнул я.
Митяй, забыв про бердыш, с готовностью бросился вперед, причем на карачках. Указав нужную дверь, он уставился на меня преданным собачьим взглядом.
– - Ступай, -- приказал я, -- и чтоб никому ни слова...
– - Могила...
– - проскулил стрелец и осекся.
Я дождался, когда Митяй, обдирая коленки, ускакал обратно и приступил ко второму акту. Кто-то же должен через двор меня провести, там охраны, как иголок на елке.
В знакомой комнате коптит керосиновая лампа. На кровати спиной к двери, укутавшись в ночную рубашку, полулежит Нинель Абрамовна. Напротив Джим с голым торсом, в руках карты. Сладкая парочка тешится игрой в подкидного на раздевание.
Темнокожий гигант глянул в мою сторону и не успел я моргнуть, как он из негра превратился в чистокровного бледно-белого европейца: пышные кудри выпрямились, жесткие черные волосы заметно посветлели и ощетинились "ежиком". Лишь толстые дрожащие губы плохо вписывались в эталон "истинного арийца". Джим сглотнул слюну и, причмокивая, произнес: