Блатные из тридевятого царства

Волков Валерий

Подавив грустный вздох, я принялся переодеваться. Волосатую грудь скрыла длинная, до колен, белоснежная рубаха с пышным кружевным воротом, обшитым розовым бисером. Руки еле втиснулись в зауженные вышитые красными цветами рукава. От бесчисленных подъюбников я категорически отказался. Натянуть сарафан через ноги не получилось, пришлось напялить по-бабски, через голову. Вышитый красными ромбами подол волочится по земле, узкая талия давит живот, широкие лямки пиявками впились в плечи. И как женщины терпят такие оковы?

Ванька с Васькой надергали с соседского дома соломы, старались на совесть, бедным хозяевам придется крыть -- Шестерок матом, крышу заново. Расторопный Евсей впихал эту копну мне за пояс, вздувшийся живот опоясал золоченый шнурок с пампушками на концах. Довершил маскарад синий в желтый горошек платок, узел которого удавкой сдавил горло.

Кондрат Силыч критически оглядел меня со всех сторон, одобрительно цокнул языком и велел грузиться в телегу. Не успели отъехать, Дембель вновь подал голос:

– - Мать вашу! Живот у Пахана на тройню сладили, а титьки забыли. Для такого пуза грудь в два раза больше головы быть должна.

Зашуршала под сарафаном солома, живот убавился до размеров двойни, а рубаха на груди вздыбилась так, что землю под ногами не видно.

– - Хорошо, -- кивнул дед Кондрат, -- Антошка трогай.

Едва колеса набрали ход, Кондрат Силыч снова велел остановиться:

– - Вот же дурень старый, -- ругнул он сам себя.
– - Телом, Пахан, девка ладная из тебя вышла, а вот рожей... Оно конечно и бабы с усами бывают...

Я нервно провел ладонью по щеке, крепкая щетина уколола пальцы, хоть до бороды еще далеко, но жесткие волоски уже явно переросли модную недельную небритость. Кутаться в платок глупо, такую поросль лишь паранджа скроет, да не принято на Руси лицо прятать...

– - Чего ж делать?
– - растерялся я.

– - Выщипывать будем.

Кондрат Силыч отломил от тополя ветку размером с карандаш, ножом ободрал кору, один конец расщепил надвое. Уселся рядом и ласково произнес:

– - Придется потерпеть.

Я мужественно сжал зубы. Ветка ткнулась под нос, Кондрат Силыч слегка развел разрезанные концы и резко отпустил, несколько волосков над верхней губой оказались намертво зажаты раздвоенным концом щепы. Дембель дернул, я заорал. С окрестных крыш взвилась в небо туча воронья.

– - Ну вот, еще пятьдесят раз по столько и правый ус выщиплем, -- заверил Кондрат Силыч, разглядывая пучок выдранных волосков.

– - Не дамся!
– - прорычал я, смахивая слезу.
– - Цирюльник сыскался, сам сначала выбрейся!

Дед Кондрат сконфуженно моргнул, я вырвал из его рук "бритвенный прибор" и закинул в кусты.

– - И чего делать станем?
– - спросил Сорока, инстинктивно прикрывая ладонью заросший подбородок.

– - Думать!
– - отрезал я.

За спиной послышалось заунывное пенье. Кореша закрестили лбы. Мимо нас

шествовала скорбная процессия человек в двадцать. Впереди телега, на ней гроб, отшлифованные до блеска доски отражают солнечные зайчики, поверху шевелится от ветра траурный кант из черной материи. Я привстал и заглянул внутрь. На маленькой подушке белеет изъеденное морщинами старушечье лицо. Годков сто, не меньше. Я мысленно пожелал "Царствия небесного", чего уж -- все там будем, хотелось бы конечно попозже...

Телега с гробом подъехала к воротам, скопившийся народ безропотно расступился, пролетки съехали на обочину, стрельцы почтительно сняли шапки. Заметив такое отношение к покойнице, Ванька хватил кулаком по лбу и, благостно улыбнувшись, выпалил:

– - Придумал, как Пахана вызволить! Придумал!!!

Суть идеи читалась на широком Ванькином лице столь отчетливо, что я сразу сказал:

– - В гроб не лягу. Не дождетесь.

Ванька обиженно поджал губы, глазенки потухли, точно у непризнанного современниками гения. Как же -- старался, думал, а я сволочь не оценил. Затянувшееся молчание нарушил Федька:

– - А давай, Пахан, мы тебя под телегой спрячем.

Вслед за Подельником я нырнул под повозку. Над головой меж досок настила щели в палец толщиной. Просунули в них веревки и соорудили две петли, одну для ног, вторая тело поддерживать. С горем пополам примостился, руки уперлись в корявую поперечину, минут двадцать продержусь, а больше и не надо. Заботливый Федька подвернул полы сарафана. Кореша расселись по краям телеги, свисавшие ноги окончательно укрыли меня от посторонних глаз. Антоха схватился за вожжи.

Обзору никакого, от дорожной пыли рябит в глазах, не чихнуть бы. Телега вывернула с улицы на булыжную мостовую, дышать стало легче, да и нос-предатель перестал зудеть. До ворот добирались минут десять, наконец копыта жеребца затанцевали на месте, я затаил дыхание, к телеге подошли стрельцы. Видеть я их не мог, но вот голос одного узнал сразу.

– - Кто такие?
– - прохрипело над головой.

– - Божьи люди, в Волынь на ярмарку едим, -- степенно ответил Кондрат Силыч.

– - А Пахана с нами нет, можете не искать, -- донесся до меня деланно-равнодушный возглас Васьки. Я прикусил язык. Стратег -- твою мать! Ну, кто за язык тянул...

Наверху замерли, краем глаза я видел, как лакированные сапоги с завернутыми к верху носками неторопливо обошли телегу по кругу. Юный хриплый голос вкрадчиво поинтересовался:

– - Откуда про Пахана известно?

– - Так впереди пять телег проехало, уши имеем, чего пытаете слышим.
– - Вывернулся дед Кондрат.

Сапоги сделали еще один круг:

– - Стало быть, не ведаете, где господин посол?

– - Не ведаем, мил человек.

– - Езжайте, коли так. Скатертью дорога.