Блаженный старец Василий (1868-1950)

Протоиерей Дмитриев Владимир

— Все, — говорим, — убежал. А старец говорит:

— Не радуйтесь. Убежал, возьмет еще несколько посильнее и вернется…

Возили старца в церковь, в Теньковку, на таратайке. После службы его стали приглашать на обед, а он говорит: «Я не один. У меня есть семья». Пригласили и нас. А там была больная старушка из Ружевчины. Она говорит старцу:

— Хорошо тебе, ты и не охаешь, а я вон как измучилась.

— А толк-то какой, — ответил старец.

Отправили Евдокию Семеновну в дом для умалишенных. Родители пришли к старцу. Он им говорит:

— Какая была, такая и будет.

Они поехали за ней. Им говорят:

— Куда вы ее берете? Вы что, не видите сами, какая она? Оставьте, пусть здесь

доживает.

Но родители взяли ее и привезли домой, в город. Везли на поезде, она не хотела заходить в вагон и громко кричала. Отец запряг корову, и повезли ее к старцу. Она ходить сама не могла. Отец взял ее на горбушку — она тяжелая, но он же мужчина — и понес в дом к о. Василию. Старец опять говорит:

— Какая была, такая и будет.

Пока старец молился, руку его держали у нее на голове. От старца сама уже пошла. Вышла из дома и говорит:

— Ой, мама, красная помидорка…

(Впоследствии Евдокия Семеновна, исцелившись от недуга, работала в Майне, мастером. Ее руками посажена вдоль дороги от Уржумска до Тагая аллея садовых деревьев и кустариников: ранета, смородины и крыжовника. Рахиль, встретив ее однажды, похвалила: «Евдокия, как ты природу нарядила!» — авт.).

Пошли в лес за дровами. Семь таратаек привезли. Вернулись, радостные, а он лежит, плачет: «Как я согрешил — это для меня вы дрова готовили, а сегодня такой день — Великомученика Георгия».

При Неопалимовской церкви работал один человек. Разошелся с женой и взял другую. Потом его посадили, дали десять лет. Вторая его жена пришла к старцу. Он говорит: «Если вернется к своей жене, когда выйдет, то его скоро отпустят». Она поехала к нему на свидание и рассказала, а он говорит: «Я ему в этом отказываю». Она опять к старцу. Старец, услышав ответ, сказал: «Он мне отказал, и я ему отказываю». Так он все десять лет и отсидел.

Если о. Василий улыбался, когда мы уходили, обязательно что-нибудь случалось, если плакал — все было хорошо.

АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА КОЗЛОВА /чтица Богоявленского храма села Прислониха/

Повествование о том, как старец Василий помогал болящим своей молитвой

Я, грешная раба Александра, со своей тетей Полей зашла к старцу Василию навестить его. Он был полностью парализован, у него ничего не действовало: ни руки, ни ноги; он даже не мог пищу себе жевать; не мог чисто говорить, но кто за ним ухаживал, те понимали. Я, как молодая, возраста двадцати трех лет, одета была по-светски. На мне были белые валенки — тогда это было модно. Старец сказал: снимай белые валенки и одевай черные, и иди этим путем. Я так и стала придерживаться его напутствия. Впоследствии у меня появился такой недуг: в груди была такая тяжесть, как будто там лежит камень, тяжелый-тяжелый, пудовый. Мы опять пошли к старцу. Я объяснила свою болезнь. Меня посадили рядом с его кроватью, положили мне на голову его руку, и он стал читать какие-то молитвы, а у меня появилось желание кричать, и я громко кричала на всю комнату, Когда шли обратно домой, сели на траву отдохнуть. Тут я вспомнила про свой недуг, но у меня в груди было так легко, что мне показалось — там все пусто.

К отцу Василию люди шли со своими нуждами, болезнями, и он, как мог, помогал, советовал и за всех молился. У тети Поли в молодости тоже была беда: ее развели с мужем и нагнали такую тоску, что она не знала, что ей делать. Она бежала к о. Василию и плакала от тоски, а старец говорит своим: «Давайте ее под руку», — и исцелил Полю от тоски.

Повествование о том, как его мучили и гнали в коммунистические годы, со слов тети Поли

Старца Василия стали притеснять, то в одну больницу гонят, то в другую, то в третью; все его проверяли, чтобы

как-нибудь уничтожить. Потом его поместили в больницу села Теньковка (такой большой дом на горе, где после войны сделали детдом) и стали опять исследовать. Члены компартии решили, что старца надо уничтожить, чтобы не было у власти никаких помех от ненужных людей. Однажды собрались врачи и начальники в палате и рассуждали, как им поступить. Вдруг в палату влетел огненный голубь. Они все упали вниз лицом — их ослепило светом. После этого случая, немного погодя, стали принуждать медсестер и врачей, чтобы кто-нибудь его умертвил, но никто не соглашался. Потом приехала врачиха из Куйбышева, которая была согласна это сделать. И когда она подошла к кровати старца, чтобы сделать смертный укол, ей принесли телеграмму: срочно выезжай, умер сын. Она тут и упала: стала кричать, плакать и просить у старца прощения.

Всего не опишешь, что старец Василий потерпел, лежа на одре болезни. 45 лет на двух деревянных обрезках: один — посередине спины, другой — под коленями. Дай ему Бог за такие труды жить в Обители Господа нашего Иисуса Христа, в Горнем Иерусалиме. Аминь.

РАХИЛЬ

Человек к доброте привыкает — и я привыкла к о. Василию. Мама умирала, мы спросили: как нам жить? Мама говорит: как хотите, только помирнее. Потом попросила меня: «Подай икону Божией матери «Неопалимая Купина», благословлю тебя за всех». У одного духовного лица спросила: как мне жить? Он ответил:

— Ну тебя к татарам. Спросили у старца.

— Живите, как мать, — ответил он, — я сам все устрою.

Да что я могу рассказать, я же безумная…

Когда сказала старцу, что мама умерла, он говорит:

— Своей позорной смертью она искупила свои грехи. К маме по-разному относились: нищенка, бродяжка, но мудрая. Некоторые, наверное, порадовались ее смерти. Вот почему смерть мамы старец назвал «позорной».

Нет, не буду больше рассказывать. Все расскажу, а мне что останется? Это все мое, никому больше не нужно…

Мамочку три раза сажали в тюрьму. Первый раз посадили — думали, монашка. Когда забрали второй раз, сказали: «Ты по народу ходишь и говоришь: «У кого берут — отдайте, а у кого не берут — антихрист тут. А у вас ни того, ни другого нет». Третий раз — за то, что не уплатила налог. Брат мамы Александр хотел пойти заработать денег и рассчитаться, но мама сказала: не ходи, им ведь дом наш нужен, а не налог. Маму забрали, увезли в город. В тюрьме ей говорят: «Ты год назад была и опять вернулась, а мы все еще здесь. Нанимай защитника — опять выпустят». Мама говорит: «Я уже наняла». И показала им маленькую икону Николая Угодника. Они ей: «Да, ну тебя, надо за деньги». Маму осудили на пять лет ссылки в Омск. «Езжай за свой счет, документы сами отправим», — сказали ей после суда. Чтобы найти денег на дорогу, она вернулась домой. Пришла ночью, никто не видел. Так прожила она почти месяц, боялась выйти из дома, пока не пришел участковый Максим Ульянов. Он сказал: «Дети за тебя писали, дело пришло, рассмотрели еще раз — ссылку заменили на один год принудительных работ». Мы обрадовались, мама говорит: «Слава Богу! Если бы я туда уехала, то не вернулась бы. Пусть лучше будут бесы, их бояться, чем власть».

Брат пришел из школы домой, плачет: в столовой после него чашку не взяли мыть. «Ты, — говорят, — в церковь ходишь, крест целуешь и причащаешься, а там люди всякие заразные ходят». Мама запретила ему ходить в школу. Через несколько дней пришла «власть»:

— Почему ваш сын не ходит в школу?

— У нас не в чем ходить, — ответила мама.

— А в церковь есть в чем? Готовь хлеб и сама готовься.

— И хлеб готов, и сама готова, но как сыну жить — я буду решать.

Мама всегда иконку Николая Угодника носила на груди. Вот — дощечка только осталась, образ весь спотел…