Бледный король
Шрифт:
Старшая школа стала ежедневной пыткой, хоть оценки и пошли в гору – из-за того, что он чаще читал и учился, ведь с ним все было в порядке только в уединении и при полном погружении и концентрации на чем-то другом. Еще он увлекся головоломками с поиском слов или цифрами, в которые погружался с головой. В классе или столовой он постоянно старался не задумываться и не дать страху достичь точки, когда температура начнет расти, а внимание сузится до того, что он будет чувствовать только неуправляемую жару и проступающий на лице и спине пот, а стоило ему почувствовать, как проступает и наливается каплями влага, как страхи взлетали до небес, и дальше он только мог думать о том, как выбраться в туалет, не привлекая внимания. Случалось это редко, но боялся он все время, хотя очень хорошо понимал, что как раз постоянный страх и усилия приступы и заводят. Он называл их «приступами», хотя не приступами откуда-то извне, а скорее из какого-то своего внутреннего закоулка, больного или почти что предательского, – как «сердечный приступ». Точно так же слово «заводиться» стало его внутренним кодовым названием для состояния страха и ужаса, которые могли вызвать прилюдный приступ практически в любой момент.
В школе с постоянной заведенностью и поглощенностью страхом он главным образом боролся, придумывая разные хитрости и тактики на случай, если будет начинаться и грозить совершенно выйти из-под контроля прилюдная потливость. Знать, где все выходы из помещения, куда он зашел, – не хитрость, а просто машинальная привычка, как и знать, сколько до ближайшего выхода и можно ли до него добраться не привлекая внимания. Например, школьная столовая была местом, откуда можно легко уйти и никто особо не заметит. Однако спасение
Среди других тактик – сидеть в классе как можно дальше от доски, чтобы большинство находилось перед ним и не нужно было волноваться, что его увидят во время приступа, но это помогало только в классах без плана рассадки [53] и еще могло, наоборот, привести к обратному, кошмарному сценарию, о чем он изо всех сил старался не задумываться. И, естественно, избегать горячих радиаторов, и парт между девочками, и занимать парту в самом конце ряда, чтобы в чрезвычайной ситуации отвернуться от всех, но незаметно, не показавшись странным – он просто переносил ноги из-под парты в проход, скрещивал и наклонялся в ту сторону. Он перестал ездить в школу на велосипеде, потому что от усилий мог разогреться и завестись из-за тревожности еще до начала уроков. Другая хитрость, в начале третьей четверти, – ходить в школу без зимней куртки, чтобы остыть и как бы подморозить нервную систему, что получалось, только когда он уходил из дома последним, иначе у мамы случилась бы истерика, если бы он попробовал уйти без верхней одежды. Еще носить несколько слоев, чтобы снимать их в классе, если чувствовались первые подступы, хотя когда снимать слои одежды, но при этом еще кашляешь и щупаешь горло, это может показаться странным – по его опыту, больные обычно не раздевались. Он в какой-то степени замечал, что худеет, но не знал, насколько. Еще у него выработалась привычка убирать волосы со лба, ее он репетировал перед зеркалом в ванной, чтобы выставить всего лишь подсознательным жестом, хотя на самом деле она задумывалась для того, чтобы в случае приступа втирать пот со лба в волосы – но и тут следовало выдерживать хрупкое равновесие, так как после определенного момента это уже не помогало, ведь если челка намокнет и распадется на жуткие мокрые шипы и пряди, то потливость станет еще очевиднее. А ужасный сценарий, которого он страшился больше всего на свете, – сидеть в конце класса и вдруг испытать такой сокрушительный неуправляемый приступ, что даже учитель заметит с другого конца кабинета, что он промок до нитки и заметно обтекает потом, прервет урок и спросит, все ли с ним хорошо, отчего все повернутся посмотреть на него. В кошмарах на него буквально падал луч прожектора, когда все разворачивались поглядеть, кто там показался учителю больным и/или гадким [54] .
53
Из-за фамилии этого мальчика, Каск*, при распределении мест он попал на первый ряд этих классов.
Прим. пер.: С (Cusk) – третья буква английского алфавита.
54
В любом уважаемом психоаналитическом толковании луч прожектора – несомненный символ человеческого внимания. Впрочем, на уровне латентного содержания повторяющийся кошмар можно истолковать как символизирующий что угодно от, например, вытесненного нарциссического позыва привлечь к себе чужое внимание до подсознательного узнавания приблизительной причины страданий в избыточном увлечении собой. В клинических условиях встали бы вопросы об источнике света прожектора из сна, о статусе фигуры учителя как либо имаго, либо архетипа (или, возможно, спроецированного образа «я», раз стресс как аффект экстернализирован именно в этой фигуре) и о собственных ассоциациях субъекта в связи с такими словами, как «гадкий», «приступ» и «сокрушительный».
В феврале его мать вскользь, полушутя, поинтересовалась о его личной жизни, есть ли в этом году девочки, которые ему особенно понравились, и он чуть не выбежал из комнаты, чуть не разрыдался. Сейчас сама мысль о том, чтобы пригласить девушку на свидание или чтобы на свидании она смотрела на него, желая знать, что он думает о ней, а не о том, насколько завелся и как бы не вспотеть, – она наполняла ужасом, но в то же время вгоняла в грусть. Ему хватало ума понять, что в этом есть что-то грустное. Даже когда он с радостью ушел из бойскаутов всего за четыре значка до звания Орла, ответил отказом застенчивой, как бы социально анонимной девушке с курса алгебры и тригонометрии для колледжей, когда та пригласила его на танец Сэди Хокинс [55] , и симулировал болезнь на Пасху, чтобы остаться дома одному, почитать вперед программы «Дориана Грея» и попытаться спровоцировать приступ перед зеркалом в родительской ванной вместо того, чтобы поехать со всеми на пасхальный ужин к дедушке с бабушкой, ему было немного грустно, но и приятно, плюс терзала вина за всевозможные лживые оправдания, а еще одиноко и слегка трагично, как человеку под дождем, заглядывающему в окно, но еще жутко и отвратительно, будто это его внутреннее тайное «я» жуткое, а приступы – лишь симптом, это буквально утечки его истинного «я», – хотя ничего из этого он не видит в стекле ванной, где отражение как будто не подозревает [56] обо всех его чувствах, пока он его пристально изучает.
55
Неформальный танец школ и колледжей, где девушки приглашают мужчин, назван в честь персонажа комикса Li’l Abner, в котором был придуман день, когда незамужние женщины играют в догонялки с холостяками и женятся на них. Такие танцы проводятся с 1937 года (прим. пер.).
56
Впрочем, бывают тайны внутри тайн – всегда.
§ 14
Это налоговый инспектор, на стуле, в комнате. Больше смотреть не на что. Лицом к камере на треноге, обращаясь к камере, инспектор за инспектором. Это расчищенная кладовка для перфокарт в лучевом коридоре отсека обработки данных Регионального инспекционного центра, поэтому вентиляция работает как следует и на лицах нет летнего блеска. Букашек с работы приводят по двое; второй инспектор ждет своей очереди за перегородкой из ПВХ, на предварительном инструктаже. Инструктаж в основном состоит из просмотра введения. Введение документального фильма позиционируется как спущенное из Трех Шестерок через офис регионального комиссара в Джолиете; на коробке кассеты – печать Службы и дисклеймер. Мнимое рабочее название – «Ваша Налоговая служба сегодня». Возможно, для гостелеканалов. Кое-кому говорят, будто это для школ, для курса граждановедения. Все это есть в инструктаже. Интервью представлены с целью пиара, то есть цель серьезная. Чтобы очеловечить Службу, развеять таинственность, помочь гражданам понять, как трудна и важна их работа. Сколько стоит на кону. Что они не
Еще экран и видеопроигрыватель для просмотра «рабочего введения», о чьей неаккуратности откровенно говорят уже в предварительном инструктаже, что еще доработать бы. Это постановочные эпизоды и фотокадры из архива, чья стилизованная теплота конфликтует с закадровым голосом. Она сбивает с толку, никто не понимает, что не так с введением; инструкторы подчеркивают, что оно только для ориентации.
«Налоговая служба – ведомство министерства финансов Соединенных Штатов, отвечающее за своевременный сбор всех федеральных налогов согласно текущему законодательству. Сто тысяч сотрудников в более чем тысяче национальных, региональных, окружных и муниципальных подразделениях – ваша Налоговая является крупнейшим правоохранительным ведомством в стране. Но это еще не все. Многие представители властей Соединенных Штатов Америки на протяжении истории сравнивали вашу Налоговую службу с бьющимся сердцем страны, получающим и распределяющим ресурсы, чтобы федеральное правительство эффективно действовало во имя службы и защиты всех американцев». Кадры дорожных строителей, Конгресса с галереи Капитолия, почтальона, смеющегося о чем-то на крыльце с домовладельцем, вертолета без контекста с неубранным архивным кодом в нижнем правом углу, клерка Службы социального пособия, с улыбкой выдающего чек черной женщине в инвалидной коляске, дорожных строителей с поднятыми в приветствии касками, реабилитационного центра Ветеранской ассоциации и т. д. «Это сердце и Соединенных Штатов как команды: каждый налогоплательщик вкладывается, чтобы делиться ресурсами и воплощать принципы, благодаря которым наша страна и стала великой». Здесь одна из карточек велит инструктору придвинуться и вставить, что сценарий закадра – черновой и что у закадра итогового продукта будут живые человеческие интонации – пока применяйте воображение. «Кровь этого сердца – мужчины и женщины сегодняшней Налоговой». Теперь ряд кадров с, возможно, настоящими, но необычно привлекательными работниками Службы, в основном GS-9 и -11 в галстуках и без пиджаков, они пожимают руки налогоплательщикам, с улыбкой сидят, сгорбившись над гроссбухом при аудите, лучатся улыбкой на фоне «Ханиуэллов 4C3000» – на самом деле пустых корпусов. «Это далеко не безликие бюрократы: эти [неразборчиво] мужчины и женщины сегодняшней Налоговой службы – граждане, налогоплательщики, родители, соседи и члены своих сообществ, кому доверена священная задача: следить за здоровьем и циркуляцией крови государства». Общая фотография то ли Инспекций, то ли Аудита, люди расставлены не по зарплатным категориям, а по росту, все машут. Кадр той же гравированной печати и девиза, что украшают оба угла северного фасада РИЦа. «Как E pluribus unum [57] нашей страны, так и краеугольный девиз нашей службы, Alicui tamen faciendum est, [58] говорит сам за себя: эту трудную, многосложную задачу нужно выполнять – и это ваша Налоговая закатывает рукава и принимается за дело». Все смехотворно плохо, отсюда и обязательное правдоподобие, в которое верят букашки, – включая, конечно, непереведенный девиз для аудитории НП, которые часто и собственные имена в декларациях без ошибок написать не могут, что отлавливают системы Сервисного центра и перекидывают в Инспекции, сплошная трата времени для всех. Но которые, оказывается, должны знать латынь. Возможно, на самом деле тест в том, заметят ли эту ошибку инспекторы на предварительном инструктаже – часто трудно понять, что именно затеял Тейт.
57
Из многих – единое (лат.).
58
Кто-то должен это делать (лат.).
Стул твердый. Все очень по-спартански. Освещение – типичная РИЦевская флуоресценция; ни ламп, ни отражателей. И нет грима, хотя на предварительном инструктаже инспекторы аккуратно причесываются, закатывают рукава ровно три раза, расстегивают верхнюю пуговицу блузки, снимают бейджики с нагрудного кармана. Режиссера как такового нет; никто не просит вести себя естественно, не рассказывает о хитростях монтажа. Только оператор за камерой на треноге, звуковик в наушниках и документалист. Подвесной потолок «Селотекс» снят ради акустики. Над рамой бывшего потолка, за кадром, – трубы и четырехцветные пучки проводов. В кадре – только инспектор на складном стуле перед ширмой бежевого цвета, закрывающей стеллаж с пустыми карточками Холлерита в картонных папках. Эта комната может быть где угодно, нигде. Отчасти это объясняется, заранее рационализируется; предварительный инструктаж срежиссирован до мелочей. Неподвижный кадр, объясняют они: только туловище, избыточные движения не приветствуются. Инспекторы привыкли сидеть на месте. Рядом – комната наблюдения, бывшая подсобка, там Тони Уэр и техник, который здесь в нерабочее время, они наблюдают. Это видеомонитор. Микрофон на них подключен к наушнику, который документалист/интервьюер снимает, когда оказывается, что он пронзительно пищит каждый раз, когда выполняется конкретная программа на считывателе перфокарт «Форникс» за стеной. Монитор – видео, как и камера, нет ни подсветки, ни грима. Бледные и ошарашенные лица, на их плоскости падают странные тени – это не проблема, хотя на видео некоторые лица – бескровно серо-белые. А глаза – проблема. Если инспектор смотрит на документалиста, а не в камеру, его выражение может показаться уклончивым или принужденным. Это не оптимально, поэтому инструктор рекомендует смотреть в камеру, как смотрят в глаза доверенного друга – или зеркало, кому как.
Инструкторы, оба – GS-13, позаимствованные с какого-то Поста, где у Тейта есть некое влияние, – сами прошли предварительный инструктаж в кабинете Стецика. Оба надежны, в скоординированном синем и коричневом, женщина – с какой-то жесткостью под обаянием, намекающей на карьеру в Сборах. Уэр не удается раскусить мужчину; он может быть откуда угодно.
Некоторые инспектора лучше других, чего и следует ожидать. По крайней мере в этом. Некоторые умеют оживиться, забыть об окружении, ходульной искусственности и говорить будто от души. Настолько, что с ними съемочная бригада может ненадолго забыть о жуткой скуке своей работы, притворстве, суставах, затекших от неподвижного стояния за приборами, которые могли бы работать и сами по себе. Другими словами, техники увлекаются лучшими; внимание не требует усилий. Но лучшие – только некоторые… и вопрос – почему, и что это значит, и будет ли иметь значение, если что-то значит, в плане результатов, если все это поручается отследить Стецику.
Видеозапись 047804(r)
Используется с разрешения
945645233
– Это непросто. Люди думают – кабинетная работа, перебирать бумажки, что тут сложного. Бюджетник, гарантия занятости, сидишь – перебираешь бумажки. Не понимают, почему это сложно. Я здесь уже три года. Это двенадцать кварталов. Все мои характеристики – хорошие. Поверьте, я не вечно буду сидеть в Рутинных. Кое-кому в нашей группе уже пятьдесят, шестьдесят. Инспектируют рутинные декларации больше тридцати лет. Тридцать лет смотрят на бланки, сверяют бланки, пишут одни и те же записки на одни и те же бланки. У них что-то в глазах, у некоторых. Не знаю, как объяснить. В многоквартирнике, где жили мои дедушка с бабушкой, был котельщик, уборщик. Это рядом с Милуоки. Угольное отопление – этот старичок подкидывал уголь в печь каждые пару часов. Он проработал там целую вечность; чуть не ослеп, глядя в огонь. Его глаза были… Здесь со старшими так же; глаза почти такие же.
968223861
– Три-четыре года назад новый президент, нынешний, избрался с обещанием больших ассигнований на оборону и огромного снижения налогов. Это известно. Задумка в том, что снижение налогов стимулирует экономический рост. Не знаю, как это должно выглядеть – до нас мало, как бы, высших политических идей доходит напрямую, просто просачиваются в виде административных перестановок в Службе. Как когда знаешь, что солнце движется, потому что у тебя в комнате меняются тени. Ну вы меня поняли.