Блеск

Годберзен Анна

Хотя Пенелопе было горько это слышать, она знала, что в этот момент должна изобразить боль утраты, и поэтому позволила щекам слегка зарумяниться, а морщинкам прорезать гладкий высокий лоб. Гнетущая тишина повисла в богато обставленной комнате. Старый Шунмейкер, казалось, пожалел о неосторожно брошенной фразе. Все Шунмейкеры знали, что Генри поступил подло, когда ушел на службу, оставив беременную жену, и упоминать об этом сейчас было по меньшей мере необдуманно. Но, как и принято в бессердечном обществе, пауза затянулась лишь на минуту, чтобы дать неловкости пройти. Семья вернулась к безопасной теме. Пенелопа отчаянно моргала и сверкала глазами на Шунмейкеров, сидевших и стоявших неподвижно в своем великолепии, как на огромном и

бессовестном портрете. Раны, нанесенные ей этой семьей, внезапно оказались разбережёнными.

— Прошу меня извинить, — невежливо бросила Пенелопа и вновь удивилась, поскольку никто не попытался её удержать, когда она встала и направилась к дверям. Никто не спросил, всё ли с ней хорошо, как она себя чувствует, и не вернулась ли к ней меланхолия. Осознание этого подстегнуло её, и Пенелопа зацокала каблучками по ведущему из гостиной коридору. Когда она дошла до холла, её зубы крепко сжались, а спина неестественно выпрямилась. В глазах появился нездоровый огонек, отчего Пенелопе стало тяжело фокусировать взгляд, но она успела заметить дворецкого, идущего к ней из вестибюля.

— Миссис Генри, — начал он, но договорить не получилось.

— Ах! Отлично, — Пенелопа говорила визгливым голосом, но её это не беспокоило. Ей было важно, чтобы её слова донеслись до ушей троих оставшихся в роскошной гостиной Шунмейкеров, несомненно, продолжающих хранить гробовое молчание. — Как вам известно, возвращается мой муж, и поэтому необходимо обустроить для него отдельную спальню, потому что я ещё слишком слаба и не желаю, чтобы кто-то вторгался в мою постель. Выделите ему комнату подальше от моей, возможно, в восточном крыле. Пожалуйста, перенесите туда все его вещи и сообщите прислуге, что мне неинтересно знать, чем он там занимается. А подарок принца Баварии поставьте на мой туалетный столик.

Затем Пенелопа развернулась и целеустремленным шагом направилась в свои покои. Оставшись без первого проблеска приятного времяпровождения за долгие месяцы, Пенелопа ощутила жгучую боль и совершенно не намеревалась облегчать жизнь любому человеку, имеющему хоть малейшее отношение к тому постыдному плену, в который превратился её брак.

Глава 11

Иногда конец на самом деле знаменует начало, а начало — конец. Или так заканчиваются некоторые приёмы из числа посещенных мною, что является ещё одной причиной, почему я никогда не путешествую без разнообразия в гардеробе.

Миссис Л.А.М. Брекинридж «Законы пребывания в великосветских кругах»

Диана смотрела, как очертания Гаваны медленно удаляются от неё, словно утопический берег, с которого она изгнана навеки. Барочные купола церквей становились все меньше и меньше, и Диана наконец начала свыкаться с мрачной мыслью, что больше никогда не пройдется по улицам старого города под дождем, не потрогает пальмовые листья на побережье, не увидит рассвет над мостовой после ночи тяжелой работы. Вместо этого вокруг будет Нью-Йорк, город, который она покинула глухой ночью. Там её поджидает жена возлюбленного Дианы, вооруженная знанием всех грехов, когда-либо совершенных соперницей. Но даже учитывая всё это, Диана не жалела себя. Генри стоял у нее за спиной, обнимая её так, словно хотел защитить от гуляющего по палубе ветра. Позади него маячили двое солдат из отряда полковника Коппера, которых уполномочили препроводить великосветскую барышню в отчий дом. Этим утром прозвучало множество разглагольствований и просьб, но полковник так и не изменил мнения, что подведет свою страну, если не настоит на отъезде мисс Холланд из зарубежного порта, в котором полковник, в конце концов, являлся одним из высших армейских чинов. Он хотел, чтобы Генри остался на Кубе, но тот

настоял, что девушке будет непозволительно так долго путешествовать без сопровождения старинного друга семьи, к тому же женатого. И так как все доводы полковника сводились к правилам приличия, ему пришлось сдаться. Тем утром Генри надел военную форму и застегнул её на все пуговицы. Диана подумала, что долго будет вызывать в памяти этот образ: серьезное лицо, живой взгляд темных глаз, широкие плечи под синим мундиром. Изгнанники особо не разговаривали друг с другом с той самой минуты, когда их застигли в одной постели. Об ожидающем их будущем было слишком сложно говорить. В любом случае, первый огонек между ними пробежал, когда Генри, казалось, давным-давно был помолвлен со старшей сестрой Дианы, и в отношениях между влюбленными никогда не было места легкому разговору.

— Мне жаль, моя Диана, — прошептал Генри, уткнувшись ей в волосы. Они уже вышли из гавани, и покрытый зыбью океан тяжело вздыхал за кормой корабля. — Мне следовало вести себя осторожнее.

Диана запрокинула голову так, что его губы коснулись её макушки, и погладила пальцами руку возлюбленного. Она не могла передать свои чувства словами, а от морской качки её немного тошнило.

— Мне всегда нужно вести себя осторожнее, — продолжил Генри, немного наклонившись вперед, чтобы прижаться щекой к её щеке. — В Гаване, в Нью-Йорке, после свадьбы и до неё. Особенно до. Если бы я вел себя осторожнее, то мог бы вообще не жениться.

Диана слегка улыбнулась, вспомнив их первое совместное утро. Единственный раз, когда Генри ночевал в её спальне. Ночью, до того, она отдала ему свою невинность и никогда об этом не сожалела. Но на пороге появилась её горничная Клэр и увидела их, а потом, должно быть, рассказала сестре, Лине, в свою очередь поделившейся этим с Пенелопой. Та же пригрозила раззвонить о бесчестии Дианы всему достопочтенному обществу, в том числе друзьям и родственникам Холландов, если Генри не поведет её под венец. Пенелопа обменяла возможность уничтожить Диану на титул миссис Шунмейкер и этой сделкой почти разлучила Диану с возлюбленным.

— Именно я вела себя неосмотрительно, — спустя минуту возразила Диана и рассмеялась.

— Но я-то старше и опытнее, — настаивал Генри, устало вздохнув.

Конечно, его слова были правдой, но Диана, тем не менее, не удержалась от мысли, что тоже стала старше, да и путешествовала больше, чем Генри в её возрасте. Возможно, она даже способна его перепить. Она прижалась спиной к его груди и почувствовала, как тяжело он сглотнул, прежде чем снова заговорить. В его голосе прозвучали роковые нотки:

— Я больше никогда не буду вести себя с тобой так беспечно.

Диана глубоко вдохнула.

— Тебе не кажется, что сейчас это прозвучало искреннее, чем когда-либо?

— Да. — Скоро сядет солнце, а пока они смотрели, как по обшивке корабля плещут тёмные волны. Их каюты располагались на нижней палубе — конечно, отдельные — но ни Генри, ни Диана не хотели уходить с палубы, пока город, в котором они столь счастливо воссоединились, окончательно не скрылся за горизонтом. — Так и есть. Я не могу вообразить, что за жизнь у меня была прежде. Не могу вообразить ещё одну долгую разлуку с тобой.

Вызванная качкой тошнота смешалась с головокружением, накрывавшим Диану всякий раз, когда внимание Генри сосредотачивалось на ней. Диана прильнула к нему и напомнила себе, что надо дышать. В голосе Генри слышались твердая решимость и сила, а также брезжило обещание, которого она ждала долгие месяцы.

— Я не могу и думать о возвращении к старому жизненному укладу, не после того, что мы с тобой пережили. Диана… Я всегда хотел только тебя. Тебя. Тебя я должен был назвать своей женой.

Тошнота утихла при слове «женой». Бодрящий морской воздух, наполняющий ноздри и холодящий уши, приносил с собой кристальную ясность. Нутро Дианы словно окатило патокой, и она ласково прошептала на ухо Генри: