Ближний бой. ЦРУ против СССР

Киркпатрик Лаймен

Глава 9. Объединенная группа по изучению разведывательной деятельности за границей

Президент Эйзенхауэр пользовался разведывательной информацией на протяжении всей своей военной службы и, находясь в Белом доме, тоже не переставал уделять разведке значительное внимание. Президент чрезвычайно любил точность и организованность. В этом отношении он, несомненно, был лучшим из тех четырех президентов, при которых мне довелось нести в Вашингтоне государственную службу. Поступление всей разведывательной информации он организовал в основном через своего помощника полковника (теперь генерала) Эндрю Гудпастера. Кроме того, он часто встречался с государственным секретарем Джоном Фостером Даллесом, бывшим в курсе сведений, полученных из разведывательных источников, и время от времени виделся с глазу на глаз с братом государственного секретаря Алленом, возглавлявшим ЦРУ в период президентства Эйзенхауэра.

Несмотря на то, что Эйзенхауэр постоянно пользовался разведывательными

данными, он не мог не поражаться размаху, с каким Соединенные Штаты вели разведывательную работу. Он не мог представить себе, насколько расширилась эта деятельность после окончания второй мировой войны. Потребовался серьезный инцидент, чтобы он обратил внимание на это обстоятельство. Речь идет о выступлении советского министра иностранных дел Андрея Громыко в Женеве в 1959 году, в котором он осудил разведывательную деятельность Соединенных Штатов в Берлине. Сила и резкость выступления Громыко и выдвинутое им обвинение в том, что разведывательная работа Соединенных Штатов создала опасную обстановку в Берлине, привели к тому, что президент стал проявлять гораздо больший интерес к разведывательной деятельности США. Он председательствовал на ряде совещаний на высоком уровне, в ходе которых в деталях рассматривалась разведывательная работа, проводимая в районе Берлина как Соединенными Штатами, так и коммунистами. В то время в некоторых «веселых» комментариях утверждалось, что в Берлине количество работников спецслужб Востока и Запада превышает по численности местное население.

По распоряжению президента Бюджетное бюро более внимательно изучило масштабы разведывательной работы США. Директор Бюджетного бюро Морис Стэнс осенью 1959 года направил президенту Эйзенхауэру перечень восемнадцати обзоров, которые Бюджетное бюро должно было представить в следующем году. Как сообщают, Эйзенхауэр высказал пожелание, чтобы эти исследования были проведены до окончания срока его полномочий. Два из намеченных исследований затрагивали работу органов разведки.

Слух о том, что Бюджетное бюро намеревается изучать деятельность разведывательных организаций, вызвал серьезные опасения в этих организациях и явился предметом горячих дебатов. Поскольку эти исследования должны были затронуть весьма широкий круг вопросов и потребовать привлечения большого числа людей, сведения о разведывательной деятельности стали бы доступны сотрудникам той части государственного аппарата, где лишь очень немногие проходили проверку, необходимую для работы в разведке. Из числа работников Бюджетного бюро только начальник международного отдела Роберт Мэйси — да разве что еще несколько человек — всегда проявлял большой интерес к деятельности разведывательных органов; он совершил ряд заграничных поездок, знакомясь с работой государственного аппарата США в международной сфере и обращая при этом особое внимание на разведку.

Во всяком случае, предложение о том, чтобы Бюджетное бюро изучило деятельность разведки, вызвало такое множество противоречивых суждений, что предпринять что-либо с целью сдвинуть с мертвой точки данное предложение было невозможно.

В мае 1960 года я запланировал поездку в страны Юго-Восточной Азии для инспектирования работы ЦРУ. По дороге я должен был выступить с докладом на ежегодном заседании Совета по международным проблемам в Асиломаре на полуострове Монтерей (Северная Калифорния). Это означало, что я не смогу присутствовать на очередном заседании Совета консультантов по вопросам внешней разведки при президенте, хотя до этого я, кажется, не пропустил ни одного подобного заседания. Обычно я сопровождал мистера Даллеса на заседания совета. Будучи ответственным за связи ЦРУ с другими органами, я должен был до своего отъезда подготовить необходимые для заседания совета документы.

Я покинул Вашингтон 4 мая 1960 года. 1 мая мы узнали, что в районе Свердловска, в России, сбит самолет U-2. Сообщение об этом событии вызвало невиданный переполох в Вашингтоне. Я не принимал участия в большинстве заседаний и обсуждений, проходивших в связи с этим событием, но я очень хорошо помню, как я сидел в кабинете Аллена Даллеса и слушал Дика Биссела, уверявшего нас, что пилот не мог уцелеть и поэтому Соединенные Штаты должны держаться за версию прикрытия: самолет метеорологической разведки вылетел из Турции и потерял ориентировку. Это, безусловно, было началом трагедии: правительство Соединенных Штатов заявило именно о том, о чем не следовало говорить в данном случае в связи с данным инцидентом. Даллес сообщил мне, что он предлагал президенту принять его, Даллеса, отставку, чтобы была возможность переложить на него всю ответственность. Президент Эйзенхауэр отверг это предложение на том основании, что не следует давать пищу разговорам, будто государственные органы могут проводить такую деятельность, о какой президент не имеет представления. Поэтому он настоял на том, чтобы заявить, что он санкционировал полет. Это в свою очередь вызвало, конечно, еще большие осложнения и привело к провалу конференции в верхах.

Обломки сбитого U-2

Было совершенно очевидно, что подразделение

ЦРУ, отвечавшее за выработку версии прикрытия, не продумало этот вопрос достаточно тщательно. Насколько мне известно, никто еще не предложил безотказного способа быстрого уничтожения роликов кинопленки длиной в несколько сот метров. Даже если бы Френсису Пауэрсу удалось нажать «кнопку уничтожения», в результате чего самолет взорвался бы в воздухе, все равно не исключалась возможность того, что на советской территории в результате тщательных поисков могли быть обнаружены киноролики. Далее, предположение Биссела о том, что Пауэрс погиб во время катастрофы, было основано на предположении, что его самолет был сбит ракетой или артиллерийским огнем с другого самолета на большой высоте и что Пауэрс погиб, ибо кабина его самолета в результате огня оказалась разгерметизированной.

Фактически же оказалось, что советская ракета взорвалась рядом с самолетом, который был поврежден и рухнул на землю. Пауэрс не был даже серьезно ранен. Он тщетно пытался добраться до «кнопки уничтожения», а затем успел выброситься из самолета и спастись на парашюте. Все это было подтверждено, когда Пауэрса обменяли на полковника Абеля в 1962 году и он смог рассказать, что произошло.

Когда я прибыл в Калифорнию на заседание Совета по международным проблемам, Хрущев еще не сделал своего заявления, из которого следовало, что в распоряжении советских властей находятся обломки самолета U-2, а Френсис Пауэрс жив. Это заявление он сделал в тот день, когда я выступал с докладом в Асиломаре. До этого я уже встретился с представителями прессы, рассказав им о работе ЦРУ открытого характера и о разведке США вообще. После заявления Хрущева корреспонденты как с неба свалились и пытались заставить меня сказать еще что-нибудь. Я наотрез отказался комментировать что бы то ни было. Впоследствии я с удовольствием узнал, что один из радиообозревателей, освещая этот эпизод, охарактеризовал мой стереотипный ответ «никаких комментариев» как единственное разумное заявление из всех заявлений правительства в связи с этим событием.

Ф.Пауэрс перед советским судом

Создание самолетов U-2 и их использование представляют собой знаменательное явление и достижение; и даже факт уничтожения одного из U-2 над Россией 1 мая 1960 года не должен умалять великих усилий людей, сделавших возможным полеты самолетов этой конструкции. Хотя Биссел переоценил действие заранее подготовленной версии прикрытия для Соединенных Штатов, именно благодаря его энергии и упорству стали возможными полеты U-2. Френсис Пауэрс и другие пилоты самолетов U-2, несомненно, тоже заслуживают, чтобы их мужество и способности были оценены должным образом. Во время следствия и процесса Пауэрс держался с достоинством, не выдав русским никаких тайн, кроме тех, что они и без того давно знали. После его возвращения в Соединенные Штаты в 1962 году, когда его обменяли на Рудольфа Абеля, была создана комиссия во главе с федеральным судьей Преттименом, тщательнейшим образом изучившая его поведение в заключении и установившая, что он вел себя в соответствии с инструкциями. Пауэрс был награжден Центральным разведывательным управлением.

Мое выступление на заседании Совета по международным проблемам было посвящено Африке, где я незадолго до того провел два месяца. Все увиденное мной на этом континенте произвело на меня сильное впечатление и вызвало не менее сильное беспокойство. Отнюдь не будучи специалистом по проблемам этого района земного шара, я старался прислушиваться к тому, что говорят сведущие люди, а затем сделать обоснованные оценки того, что здесь, вероятнее всего, должно будет произойти в ближайшем будущем.

Само мое появление на Африканском континенте, казалось, имело свой определенный смысл. Из Каира мы должны были вылететь в конце дня самолетом компании «Судан-эйр» в Хартум. Мы договорились с компанией о том, чтобы первыми вступить на борт самолета (по причинам отнюдь не эгоистического свойства) и занять места рядом с входом. Это было особенно важно, поскольку мы летели самолетом «Вискаунт», у которого вход расположен в хвостовой части и который вмещает около 70 пассажиров. Чтобы поднять по трапу мою каталку и посадить меня в ближайшее кресло, требовались усилия трех или четырех человек, и нам не хотелось доставлять неудобства другим пассажирам.

Но в силу какой-то ошибки служащие аэропорта не доставили нас к самолету заблаговременно. Температура в Каирском международном аэропорту в 18 часов в тот июльский день достигала почти 50 градусов жары. Прибывшие в аэропорт пассажиры стояли на солнце, пока мою каталку поднимали по крутым ступеням трапа на самолет. Оказавшись в самолете, мы с большим трудом добрались по узкому проходу, где почти невозможно было развернуть каталку, до ближайшего кресла. На все это у нас ушло около 15 минут, и тем временем остальные пассажиры буквально спеклись. Среди этой весьма разнородной и разноязычной публики были и европейцы, и азиаты, и африканцы в пестрых нарядах. Нашими ближайшими соседями по салону оказались ливанский купец, член суданского парламента и новый посол коммунистического Китая в Хартуме с двумя помощниками.