Ближний бой. ЦРУ против СССР
Шрифт:
Особенно искушал меня китаец, рядом с креслом которого стоял пухлый портфель с документами. Я отдал бы правую руку, чтобы познакомиться с содержанием портфеля. Я никогда не видел, чтобы китайцам было так жарко, как этим трем, и убежден, что их самочувствие едва ли улучшилось, если бы они узнали, кто заставил их ждать.
Когда мы прибыли в Хартум, ситуация была прямо противоположной — теперь мы ждали, пока все другие пассажиры сойдут с самолета. Перед нашими глазами открылась типичная картина, отражавшая усилия, предпринимаемые коммунистами в Африке. Встречать нового китайского посла прибыло 109 представителей коммунистических стран — русских, поляков, чехов, болгар, румын, югославов, восточных немцев и северных корейцев.
В 1959 году Африку буквально раздирали националистические чувства, хотя многие представители колониальных держав предпочитали не замечать этого. Вполне естественно, что те белые, которые жили и работали в различных частях Африки, всеми силами стремясь повысить свой жизненный уровень, опасались подъема «черного национализма» и осуждали его. Это было особенно заметно в Кении, стране с очаровательными плантациями и процветающими городами, созданными под руководством англичан. Кения только что пережила восстание мау-мау. Несмотря на то что я очень много читал по этой проблеме перед вылетом из Соединенных Штатов, меня все же поразили те сведения, которые я получил на месте в Найроби.
В Соединенных Штатах у нас складывалось впечатление, что восстание мау-мау было направлено прежде всего против белых. В действительности, однако, было убито только 55 белых поселенцев, в то время как, по имеющимся оценкам, чернокожих было убито 18 тысяч человек, в основном африканцев из племени кикуйю, которые отказывались сотрудничать с движением мау-мау. Хотя, как обычно, англичан обвиняли в создании концентрационных лагерей, тем не менее представители администрации продемонстрировали исключительную выдержку и умение при подавлении восстания: они переселили жителей некоторых деревень, чтобы спасти людей от расправы; благодаря умелым действиям разведки они сумели проникнуть в банды мау-мау, захватить вожаков и положить конец восстанию.
Помимо Египта, Судана и Кении, я в ходе этой поездки посетил Асмару в Эритрее, Эфиопию и Сомали. Почти две недели я провел в Южно-Африканском Союзе, в стране, занимающей южную оконечность Африканского континента, которая поразила меня своей совершеннейшей европеизацией. Если бы не своеобразие рельефа местности, характера производства, а также бросающееся в глаза неравенство между белыми и черными, то можно было бы подумать, что путешествуешь по Западной Европе. Однако наибольшее впечатление в Южной Африке на меня произвело не то, что я видел, а то, что чувствовал. Здесь, несомненно, царила самая гнетущая политическая атмосфера, в которой мне когда-либо приходилось находиться. Каких-либо ощутимых признаков, которыми можно было бы обосновать это чувство, не было, за исключением некоторых внешних проявлений. Буквально все обращавшиеся к вам африканцы приветствовали вас словом «хозяин». То, как чернокожие смотрят на вас или не смотрят, как с наступлением темноты все, кроме тех, кто занят каким-либо делом, просто исчезают с улиц, — все это прекрасно характеризовало обстановку.
Показательной в этом отношении была краткая встреча с тогдашним министром иностранных дел ЮАС. Я встретился с ним на приеме в загородном клубе, устроенном в честь моего старого друга Билла Мэддокса, покидавшего Преторию после четырех лет службы на посту советника посольства. Меня представили министру иностранных дел как чиновника из Вашингтона, приехавшего на несколько дней в инспекционных целях.
«Мистер Киркпатрик, как долго вы собираетесь пробыть здесь?» — спросил министр.
Я ответил, что пробуду всего несколько дней и этого явно недостаточно, чтобы отдать должное его стране.
«Но вполне достаточно, чтобы написать книгу о ней», — сказал
В Кении, Уганде и Южной Родезии от всех английских чиновников, с которыми я разговаривал, я слышал одни и те же вещие слова: «Следите за событиями в Конго». Все они были убеждены, что Бельгийское Конго — ключ к пониманию развития африканского национализма, что эта страна первая станет независимой и положит начало цепной реакции, которая распространится по всей Африке. Мне было чрезвычайно интересно, какое впечатление сложится у меня о существующей ситуации по прибытии в Леопольдвиль.
Прибыв в столицу Конго, я снова оказался в красивом городе европейского типа. Что касается комфорта, то можно было подумать, что находишься во Франции или Бельгии. Но на этом сходство кончалось. Если в Южной Африке политическая атмосфера мне казалась гнетущей, то в Леопольдвиле атмосфера была, скорее, угрожающей и напряженной.
Перед моим приездом в городе несколько раз вспыхивали беспорядки и волнения, многие магазины и дома в туземной части города были разграблены и сожжены. Мы проехали через этот район. Вдоль улиц стояли сотни людей, но ни веселья, ни смеха, ни просто оживления, характерных для большинства африканских городов, мы не заметили. Африканцы смотрели на вас и как будто не видели — никак не реагировали. На стенах многих вполне современных и привлекательных жилых домов крупными буквами было выведено «независимость». В отеле никто из служащих не произносил ни слова, не говорили ни «доброе утро», ни «спокойной ночи».
В беседах с бельгийскими чиновниками я заговаривал об этих явлениях, но они пренебрежительно отмахивались от них, считая отклонения в поведении африканцев лишь временным проявлением невыдержанности. Я спросил, можно ли проехать на автомобиле через Конго или появиться в туземной деревне, не опасаясь каких-либо эксцессов. Меня заверили, что сейчас в стране нет ни единого уголка, где можно было бы чувствовать себя в полной безопасности. Это было в июле 1959 года. Менее чем через девять месяцев Конго стало независимым государством, и волна африканского национализма захлестнула континент.
На последнем этапе моей поездки я на короткое время остановился в Браззавиле. И хотя этот город находится всего лишь на другом берегу реки Конго напротив Леопольдвиля, это был совсем другой город. Если Леопольдвиль был вполне современным шумным городом, то Браззавиль выглядел жалким, захудалым городишкой, где жизнь текла медленно и размеренно. В аэропорту в ожидании самолета компании «Эр-Франс», который должен был доставить нас в Лагос, я заметил большую группу французских офицеров с ленточками участников войны в Индокитае на мундирах и подумал, что, очевидно, их направляют в Алжир, где Франция вела кровавую войну.
Два следующих пункта нашего маршрута — Лагос в Нигерии и Аккра в Гане — представляли собой оживленные деловые центры, на внутреннюю жизнь которых положительное влияние оказала мудрость англичан. Лагос спешно готовился к провозглашению независимости: столица Нигерии почти заново отстраивалась. Обстановка в Аккре, столице уже независимой Ганы, была совершенно иной. Здесь тоже царила атмосфера деловой активности, но влияние смены политической ориентации было точно отражено в составе проживающих в отеле «Амбассадор». Я со своими коллегами, а также два представителя фирмы «Кайзер», знакомившиеся в Гане с планом работ на реке Вольта, — вот полный список некоммунистов во всем отеле. Отель населяли поляки, чехи, русские, восточные немцы, стремившиеся убедить правительство Ганы принять от них помощь того или иного рода. Сообщалось, что русские разрабатывали план оказания технической помощи Гане в области выращивания какао-бобов, создания и эксплуатации крупных питомников тунца у побережья и направления сюда большого рыболовецкого флота.