BLOGS
Шрифт:
Отец мой рассказывал, как однажды после войны он на костылях, с двумя вёдрами тюльки ездил в Днепропетровск, чтоб продать или обменять рыбу на хлеб. Обменял. Съесть успел пол-осьмушки. Подошли лихие ребята, сбили инвалида, отобрали и хлеб, и кортик, костыли в сторону откинули...
«Кипело в душе так, что я от ярости умереть мог, - рассказывал отец.
– И вот сижу с разбитым носом на железнодорожной насыпи, до костылей ещё доползти надо. И тут собака подбегает бродячая и смотрит на меня... «Иди отсюда!» - кидаю в неё камнями с насыпи. А она смотрит на меня и смотрит. И вдруг тихо у меня стало на душе. Тихо-тихо... И уютно, как у Христа за пазухой. Я ведь живой. Сейчас доползу до костылей, поеду домой... И пусть дома-то нету. Зато есть сарай со старыми рыбацкими сетями. Есть море... А собака смотрит на меня, как сама Жизнь... Думаешь: разве ты жить после такой войны остался ради этих кусков хлеба? Вспомнил, что лежит у меня за пазухой слипшаяся медовая карамелька... Отдал её собаке. Заслужила».
Отец до Церкви так и не дошёл.
Можно ли «профессионально жить»? Точно так же, как быть «профессиональным православным». Жить можно православно. Наполняя любовью и добром, радостью бытия и незлобивостью каждую минуту, каждую встречу и серьёзные в своей бессмысленности отчёты перед начальством. Важно ярко радоваться всему. Ибо по ту сторону нашей системы координат вам обрадуются и вас полюбят ровно настолько, насколько вы любили и славили жизнь по эту.
2010 год
ХЛЕБ
Известны две самые древние надписи. Обе из дошумерской эпохи, им более 7 тысяч лет. Появились они до Великого Потопа, а потом встречались во всех эпохах. Одна надпись гласит: «О Боже! Что за дети пошли непослушные...» Другая надпись: «Я голоден. Пришлите пшеницы и кунжута».
Голод и беспокойство о будущих поколениях - вот что долетело до нас из глубокой древности.
Ещё 500 лет назад, во времена Ивана Грозного, на территории нынешней Республики Коми хлеб ели пять процентов населения, да и то - преимущественно по праздникам. Основной пищей были дичь, рыба и лесная ягода. Во времена Бориса Годунова, на рубеже 16-17 веков, судя по дозорным книгам Яренского, Лоемского, Киберского уездов, хлеб сеяли в 1: 5 доле от потребности. Сеяли не всегда, потому что в четырёх годах из десяти случался неурожай, вымораживало и недозревало. Мёртвые деревни были реальностью каждые пять лет вплоть до Екатерининской эпохи, до 1776-96 годов.
Рожь и ячмень - только это было хлебом. Пшеницу на Выми, например, научились доводить и сберегать в более-менее «едо-мых» объёмах только к 1847 году (так указывают «Вологодские губернские ведомости» 1853 года). Основная доля хлебов всё-таки «торговалась». На Вятку и Чердынь шли караваны с пушниной и «питиряком» (так называли тушки мороженого рябчика), а оттуда - с порохом, сахаром и зерном.
В 1637-41 годах на Выми были такие неурожаи, что, например, в Онежье оставалось трое взрослых жителей (по дозорной книге 1608-го их было более 500 человек). Это не значит, что все умерли: часть ушла на верхнюю Вычегду и на Соли Камские, но большая часть людей, действительно, погибла. Похожий голод поразил Турью, Усть-Вымь, Княжпогост и Онежье в 1676 году. На Мезени после голодовки 1676 года оставались три деревушки, на Сысоле «збродили» (т.е. ушли) целыми кланами и родами - кто на Пермь, кто на Чердынь, кто, как ни странно, ушёл на Печору - на Север.
Хлеб - слово, ставшее символом победы над голодом, пришло к нам из Греции. Возможно, оно пришло в 13 веке после разгрома Константинополя крестоносцами, когда тысячи, десятки тысяч православных греков пытались найти спасение в славянских землях на востоке. Но, возможно, слово «хлеб» пришло и ещё раньше - из изобильных тех же греческих колоний Крыма и Черноморского побережья Кавказа. «Хлибанос» -это небольшие низкие горшочки, в которых выпекался хлеб и на стол подавался часто вместе с горшками. Посуда «хлиба-нос» - нечто среднее между розеткой и глубокой тарелкой. Не правда ли - не в похожих ли формочках и сегодня выпекают хлеб?
Некоторые филологи утверждают, что слова «хлеб», «хлябь», «лепить» и «лепота» (т.е. красиво, ладно, добротно сделанное и служащее) в славянских и праславянских истоках -однокоренные слова. Однако большинство всё-таки сходятся во мнении, что слова оказались просто похожи.
На столе средней семьи Древней Руси и вплоть до Екатерининских времён хлеб был редок и представлял собою продукт, сильно отличающийся от того, что мы сегодня называем хлебом. Это были булки из муки грубого помола, перемешанные с соломою, крапивой, ягодой и пареной репой (на праздники - с морковью), где самой муки было едва ли треть. Императрице Екатерине Великой народ наш благодарен в своём преумножении не только за административные реформы, отмену смертной казни, формирование первого бюджета (до неё годовые расходы и доходы никто не считал), но и за приток с Запада её земляков-немцев, пришедших с другим уровнем земледелия и кулинарии, бытоустройства и медицины (от гигиены до аптечного дела). При Екатерине же впервые власть стала считать трудовые ресурсы россии, в ней зарождалось понимание «человеческого фактора», а, значит, борьба с голодом была борьбой за преумножение народа российского и за благосостояние людей. К слову, за век после Екатерины население россии увеличилось в шесть раз!
Двадцатый век стоит особняком в истории страны. Две мировые войны, ГУЛАГ и русская Голгофа с гонениями на христиан и крестьян (что, по сути, в россии было одним и тем же) поставили страну в положение, когда ценность хлеба несколько раз за столетие для миллионов людей
Чёрный хлеб - не элитный нынешний, Бородинский, например, а настоящий тяжёлый, похожий на кусок чернозёма, в 60-х годах стоил 10-12 копеек за килограмм. Я помню, как его продавали на вес в «лагерном» магазине Княжпогоста («лагерным» магазин назывался, потому что снабжение его было по линии снабжения «УстьВымьлеса», ещё недавно - «УстьВымь-лага»). Тогда так и различали хлеб - чёрный, серый и белый. То, что сегодня называют «чёрным хлебом», тогда называлось «серым». Никаких тебе Барвихинских или Баварских хлебов. Были караваи из сельских или лесопунктовских пекарен, которые пеклись побольше размером и попышнее, а потому командировочный люд на лесопунктах и в сёлах, как деликатес, покупал такой хлеб себе и знакомым по несколько буханок. Впрочем, в 60-х, конечно, с хлебом было уже несравненно легче. С ассортиментом тоже. Тогда ситуация с продовольствием и достатком людей менялась прямо на глазах. У проходных заводов в Сыктывкаре, в Ухте, у контор леспромхозов стояли вместе с «досками почёта» и доски с цифрами статистики. Выглядело это примерно так: «В 1967 году рабочие завода (или леспромхоза) купили два автомобиля - «Запорожец» и «Москвич», в минувшем 1968 - уже пять автомобилей и двенадцать мотоциклов, в том числе пять с коляской, а в нынешнем 1969 году - восемь автомобилей и 36 мотоциклов». Здесь же были цифры купленных холодильников, телевизоров, радиол, велосипедов. Сегодня это выглядело бы странно и для кого-то даже кощунственно (считают содержимое моих карманов!), но тогда это всё воспринималось как что-то обнадёживающее, как совместная победа над нищетой и как дружное планирование общих перспектив.
Ситуация менялась на глазах... Поколение родившихся в конце 60-х годов прошлого столетия хлеб как ценность понимало уже только по рассказам родителей или в силу случайного личного опыта. Опыта реального голода.
Солдатский хлеб
В начале 90-х годов, когда окончательно рухнули остатки цензуры, на российских телеканалах появились сюжеты о голодных бродягах и нищих. Но особенно потрясли страну кадры, которые показала программа «Время», - голодных, доведённых до дистрофии матросов с острова Русский (недалеко от Владивостока). Кажется, двое из них от недоедания даже погибли. «Дедовщина» в армии, проблемы неуставных взаимоотношений были названы главной причиной этого чрезвычайного происшествия. Одни журналисты и политики винили во всем демократов, разрушающих армию, другие - коммунистов и армейскую бюрократию. На мой взгляд, вторые были правы больше. Солдат недоедал всегда. Это императив его жизни. Недоедать, недосыпать, хотеть пить, согреться или, наоборот, залезть в прохладу. Но голод, когда тело теряет по 26 килограммов в месяц и при этом должно выполнять поставленные задачи, к сожалению, так же часто бывает в армии, как и обычный недоед и недосып.
...На морозе в минус 35 с ветром мы, курсанты учебного полка Волочаевского городка (Хабаровск) рубили лопатой найденную в технической яме буханку белого хлеба. Создавали тайники с хлебом. Меняли его на сигареты и на более удобные валенки. Зима 1978-79 годов была лютой, на неё, как на минусовые максимумы, часто ссылаются в метеосводках и сегодня. Лютая зима вдвойне труднее солдату и в десять раз труднее солдату голодному. Мы терпели и мечтали: будем «дедами», наедимся! Кому-то повезло хотя бы со вторым годом службы. Я же попал в Амурскую область, в г. Свободный. Этот город сейчас знаменит тем, что там создают космодром. Тогда там ничего не создавали. Наш автобат стоял среди сопок и питался большей частью посылками из дома и ворованной картошкой из пригородных усадеб. Потому что то, что предлагала столовая, есть могли только гарнизонные свиньи. Без преувеличения. Чёрный перемороженный картофель, гнилое мясо, прогорклый до ядовитого состояния маргарин и животный жир. Деликатесом был гороховый суп, от плесени пахнущий водорослями. Осенью 1979 года автобат скосила «желтуха» (гепатит А) и дизентерия. Из более чем четырёхсот солдат свалилось триста! В это же время завшивели. Ни горячей воды, ни мыла. Спасались керосином, да и то - ворованным со складов. Трибуналы и гауптвахта уже не пугали. Гимнастёрки под утюгами трещали и расписывались кровавыми разводами... Картинка, как в гражданскую войну, не правда ли? Когда я пришёл из армии и рассказывал об этом отцу, в университете, ребятам, вернувшимся со службы в Германии и на Волге, мне никто не верил. «Ну, не до такой же степени!» - недоверчиво ухмылялись все. Дескать, солдатские байки - они, как байки рыбаков: фантазии приветствуются. Но это были не байки. Мне поверили через десять лет, когда программа «Время» рассказала об острове русский. Сколько их, таких солдатских» и матросских «островов»? Я уверен, что они есть и сегодня. Потому что всегда есть люди, имеющие власть не понимать голодного. Сытый голодного не разумеет, а уж властный и сытый - тем более.