BLOGS
Шрифт:
Под Ухтой рванули первые столбы нефти. В Кремле одетые уже во френчи в предчувствии Большой войны догадываются, что наступила другая - нефтяная эпоха... Кто об этом пока не догадывается - десятки тысячи заключённых, жизнями которых оплачено вхождение страны в Новый карбюраторный мир и в большую Победу.
Восемьдесят лет назад Коми автономная область пытается освоить молодцовский алфавит и создаёт свою литературу, журналистику, театр, многим грезится идея возрождения коми нации.
Товарищества по совместной обработке земли мало были похожи на нэпмановские бизнес-структуры, они стали предтечами тех колхозов, которые совсем скоро - через пяток лет -появятся в каждой деревне.
Девяносто
Зимой впервые караван торговцев на Вятку уйдёт в уполовиненном составе (крестьяне приберегали для себя ячмень, впрок коптили дичь). А потом здесь загуляет банда Орлова и Лыткина... А потом придут «кровавые комиссары» Мориц и Мандельбаум. И под пулемётом кронштадтского матроса Лю-осева падёт под селом Летка капитан Орлов... На Чове (неслыханное дело!) расстреляют за контрреволюционную агитацию бабку Кузьбожеву, заговорит народ о трагедии и подвиге молодой девушки Домны Каликовой...
Сто лет назад на Троицкой улице Усть-Сысольска (ныне ул. Орджоникидзе) появляется первая в Коми крае типография. А на улице Спасской (ныне Советская) загорается первая лампочка - заметим, что в этот же год лампочка зажглась и в деревне Козловская (на Выми) на сплавных стапелях купца П. Н. Козлова. В 1900-1903 годах в крестьянских домах вычегжан, ижемцев, вымичей появляются первые новогодние ёлки. До векового юбилея (1900 год) такой традиции - наряжать ёлку -на Коми земле не было. Только в редких купеческих домах и далеко не на каждый новый год ставились ёлочки... По осени пацаны из Кокулькара и Кируля ходят на рябчика с луками и с пращами-закидками...
Мы можем только думать, что знаем историю. Мы её пред-став-ляем...
КИЛЬДИМ
Никто не помнит, когда этой пивной дали кликуху «киль-дим». Что такое кильдим, тоже никто не знает, а вот прилипло. Кличка - это вроде как что-то серьёзное, особенно в наших тёмных краях. А кликуха - это так себе. В общем -кильдим.
Кильдим-пивная еле видна из-за чёрного жилого барака, который стоит-то всего в тридцати шагах от железнодорожного переезда. Когда летят поезда, то даже с переезда видно, как дрожит солнце в перекошенных окнах, а кильдим в яме за бараком почти не виден.
Здесь торговали не только пивом. Здесь бывала водочка в розлив, вино тоже. Здесь бывали печень трески, сёмга, икра, буженина, салями и прочие вкусные вещи, о которых и сегодня не знают полки многих магазинов в провинции.
Здесь торговала не только Тоня, сорокалетняя чернявая красавица. Здесь торговала пивом тётя Сима, которая умела лепить мат в девять этажей и кидать ножи. Я её плохо помню.
Однажды на День молодёжи в городском парке я увидел старуху в чёрной телогрейке. Она собирала бутылки. Тогда по татуировке на руке - двуглавый орёл Российской Империи - я узнал в этой рухляди тётю Симу. Я её плохо помню, но есть фразы, которые помнятся всю жизнь.
– Когда я с мальчиками заходила в вагоны, эшелоны стояли на цырлах! С девочкой Симой не надо спорить!
– так рассказывала тётя Сима об эшелонах, которые красавица атаманша «бомбила» под Одессой, «до того как.». Потом нашёлся
Не знаю, кто строил кильдим и устраивал в него продавцом тётю Симу. Может, его строил 1956 год, когда амнистия уголовников 1953 года успела вернуться на зону, а из зоны «по хрущёвскому графику» попёрла на волю «политика». Может быть, кильдим строили для того, чтобы меньше было зарезанных на «малинах» и «хазах», то есть пропавших без вести, а чтоб резались лучше здесь, на виду - и милиции меньше бумажек, и правительству меньше свидетелей, и людской памяти меньше боли.
В пятьдесят шестом, говорят, здесь любили пить молча. «Вождь народов» научил молчать даже пьяных. В пятьдесят шестом здесь любили не узнавать друг друга: конвоир - подконвойного, троцкист - монархиста и вор - «хозяина». Тогда пятьдесят восьмая статья маячила ещё слишком близко, как пятьдесят восьмой год. Тогда можно было слышать, как худые дядечки в кирзовых сапогах легко переходят с английского на чистую «феню» и называют сроки отсидки, которые больше, чем я живу.
Здесь многие любители пива попили его в последний раз, потому что пиво развязывает язык, а слово бывает дороже жизни. Недавно я здесь увидел седого мужчину в модном «прикиде». Он меня не помнил, а я его помню. Двадцать лет назад он завалил здесь топориком двоих мужиков. Тогда он был, конечно, помоложе, и надета на нём была телогреечка. Та самая телогреечка, в которую была одета моя страна.
Приехавшие люди в форме тогда, двадцать лет назад, наставили на него пистолеты и вежливо, почти без мата, сказали, что будут стрелять. «Телогреечка» бросила топор, потому что он дешевле, чем жизнь, и в лагерях его всё равно выдают даром. Но про убитых «телогреечка» сказала:
– Они не правы!
...Сейчас около кильдима спокойно. Мужчина «в прикиде» спокойно пьёт пиво, потому что сегодня здесь не правы все. Здесь слишком часто стучат по головам банками, здесь слово стало дешевле пьяной мелочи, здесь нет тёти Симы, и никто не знает, что такое салями.
Гласность здесь была всегда. Даже когда потерялась правда, а вместо салями появилась мойва. Дядя Вася из посёлка Северный в период «застоя» обещал маршалу из Политбюро, что тот в скором времени будет «нюхать, ландыши», а сам по пьяни регулярно присваивал себе очередное воинское звание. Стал «маршалом» - маршалом и умер. Здесь обсуждали урожайность кукурузы в Турьинском отделении совхоза «Вымский» и честь по чести пили за покорителей космоса. Однажды у киль-дима пёс Шарик покусал моего дружка детства Сашку Орехова, а потом этого Шарика съели мужики с деревокомбината -местного ДОКа. Они, видимо, чувствовали надвигающуюся «продовольственную программу».
Да Боже мой, чего здесь не было! Легче сказать, чего на самом деле не было. Здесь не было света. Не было не потому, что «темнота - друг молодёжи», его не было, потому что свет здесь разливали по стаканам и кружкам. И разливать продолжают. Другого света здесь не было, потому что «чуть свет - и на работу». А без света, как известно, не виден лозунг «Мы придём к победе коммунистического труда!» Наверное, не виден.
Как колоду потрёпанных карт, тусовал людей этот пятачок земли, плацдарм скукоженных душ и растрёпанных нервов. Что поделать, если эта пивная стала ковчегом, где Россия собрала из своего пирамидального сословного пирога выжившей «твари по паре». И в пивном свете, закусывая пиво горохом и беду рукавом, толпа время от времени видела в худом дядечке сына астраханского купца, а в спящем пьянчуге - донского атамана. Не плакала ведь ни хрена Россия, когда впору было криком кричать. Может, от того и не плакала, что оставался ещё на руке тёти Симы синий двуглавый орёл.