Блошиный рынок
Шрифт:
— Привет, Светланка!
Про дядю Макария я напрочь забыла. А потом сразу вспомнила.
— Ты же вроде утонул, Гриша, — не очень уверенно откликнулась я.
Как-то неловко мне стало. Может, я ошиблась, и с историей про водяницу вовсе не Пупырина Гришку упоминали, а кого-то другого. Вот же он. Не обиделся на мои слова, а только в кулак прыснул со смеху.
— Ты чего, Светланка? Ты же видишь, что не утонул!
Чтобы лучше разглядеть, надо подойти поближе. А мне совсем не хотелось к нему приближаться. И чтобы он сам ближе подошел —
Какой-то мутный облик — вроде узнаю, а вроде и нет. Ясно одно: это Гришка, и голос его, и одежда. Но смутный, расплывчатый, как и чувство тревоги, которое он вызывает у меня.
— Иди лучше сюда, скупнись, здесь славная водичка!
И шаг делает ко мне.
И вот тут я, забыв про все на свете, заорала во все горло и бросилась бежать прочь не разбирая дороги.
Гришка, как все деревенские, никогда не предложил бы ребенку искупаться в нашем озере, да еще в сумерках. И еще, когда он шагнул вперед, я совершенно четко разглядела, что у него, у Гришки Пупырина, нет носа...
Ребята услышали мои вопли, хотя уже почти до деревни дошли, заволновались и побежали мне навстречу. Но я, вне себя от ужаса, мимо них пролетела, не останавливаясь. Пришлось ребятам за мной пристраиваться, на ходу пытаясь выяснить, что случилось, но они уже очень сильно напугались от моего вида и непрекращающегося ора.
Так мы и ворвались в Часомы, с орущей мной в авангарде. Мне, как ни странно, поверили и дети, и взрослые. И дядя Макарий не стал соседям пенять: мол, я же вам говорил!
Мужики с дрекольем и ружьями ходили к Кузутень-озеру смотреть, но ни в кленнике, ни по берегу, ни на тропинке никаких следов Гришки Пупырина не нашлось. Зато вернули мне мою кофту, которую я от страха выронила и даже немного втоптала в грязь у озера.
Мы, детвора, разумеется, сначала побаивались водяницу и ходячего утопленника, первое время соблюдали запрет не ходить в ту сторону. Но к концу лета вовсю мотались туда-сюда на луг и к лесу в малинник, только делали значительный крюк, чтобы не приближаться к Кузутень-озеру.
На будущий год дядя Макарий гоже утонул, только не в Кутузень-озере, а в Ичетинке. Раков пошел ловить, говорят. А поймали его.
Так вот, очки дедушкины.
Вроде бы с сильной близорукостью ты погружаешься в этот мутный, нечеткий мир, где все обманчиво, пока не подойдешь ближе и не разглядишь, что трансформаторная будка — это вовсе не строительный рабочий с чемоданом, а у симпатичного парня, похожего на популярного певца, при ближайшем рассмотрении, оказывается, не хватает половины зубов и нос набок. И с певцом у них никакого сходства нет. Зато вы так мило с ним общались, что он от этого обалдел и не стал мерзко приставать.
И еще мне казалось, что я сама становлюсь невидимкой, не видя других.
Дедушкины очки исправили ситуацию, но иногда мне мерещилось, что я продолжаю видеть не только то, что люди с нормальным зрением, а то, что иногда удается увидеть детям. И это не всегда приятное и нужное зрелище.
Осталась я как-то у двоюродной сестры, чтобы с маленькой племяшкой посидеть, пока сестра с мужем ездили в другой город улаживать дела, связанные с их бизнесом.
И
Жутковатые фантазии, согласитесь. Сестра только плечами пожимала, не заморачиваясь и надеясь, что это скоро пройдет.
«У тебя же прошло». Это она про Гришку Пупырина.
Тоже так себе утешение. Гришку-то я на самом деле видела, к чему мне его выдумывать было... Но ребенок ее, не мне советовать, как воспитывать детей, тем более своих не имея.
Остались мы с Миланой одни, поиграли, поели то, что моя сестра оставила, мультики посмотрели, причем обе с одинаковым удовольствием. С такими мелкими чужими детьми, когда они уже сами себя могут обслуживать и соображают, что к чему, уже вышли из противного трехлетнего капризульного кризиса и еще не вступили в мерзкий подростковый возраст, очень приятно общаться. Если недолго.
А как время пришло принимать вечернюю ванну, племяшка как-то погрустнела. Причем в течение дня и она, и я многократно ванную комнату посещали, и умывались, и руки мыли, и даже отмывали заляпанную красками Миланину футболку, и все было в порядке.
А сейчас племяшка все оттягивала и оттягивала водные процедуры под самыми разными, абсолютно надуманными предлогами.
Я не стала говорить малышке, что знаю про старуху, чтобы не поддерживать ненужные фантазии и показать, что тоже считаю это только плодом воображения.
Но когда я взялась уже за ручку двери в ванную комнату, Милана подбежала, удержала меня за руку и приложила пальчик к губам, чтобы я молчала.
За закрытой дверью явственно раздавалось шкрябанье.
Не знаю, почему у Миланы возник в голове именно образ старухи с длинными ногами, но звук действительно был как от ногтей. То есть не на пустом месте страх возник. Я даже почувствовала облегчение и одновременно тщеславное возбуждение, что вот родители не смогли дочери помочь, а я, бездетная, сейчас одним махом избавлю ребенка от кошмаров.
Я собралась прямо при Милане распахнуть дверь и продемонстрировать истинный источник звуков, уверенная, что всему есть самое банальное объяснение. Свет в ванной всегда был включен для племяшкиного удобства, выключался только на ночь, так что на меня работал эффект неожиданности. Если это какая-нибудь мышь, то мы точно успеем разглядеть. Неприятно, конечно, но лучше, чем жуткие старухи. От мышей избавиться легче легкого.
Но Милана обхватила мои ноги обеими руками в кольцо, чтобы я шагу не могла ступить, и прошептала: