Блудный сын
Шрифт:
– Я согласен. Давайте договор…
Движения шефа теперь напоминали движения тореадора. Он вволю поиграл с круторогим быком, вошел с ним в самое тесное соприкосновение и, дождавшись, когда животное с помутневшим взором бросилось на порхающую мулету, легко и изящно воткнул в него свой стальной клинок…
Шариковая ручка вошла в пальцы голландца с легким скрипом, бумага мелко задрожала в предсмертных конвульсиях, росчерк подписи брызнувшей каплей украсил бланк договора.
Когда Гарнопук и Зелинский, не в силах сдержать восхищения, в
противника.
– Три тысячи…– сказал он.
– Долларов…– шепнул Зелинский.
– И это – задаток… – дополнил его Гарнопук.
Шеф испуганно глянул на Гарнопука. Бывший опер приложил палец к губам.
– Вот именно. Задаток… – в такт последним ударам сердца, повторил шеф.
Голландец особо не сопротивлялся. Вероятно, можно было просить и больше. Гарнопук досадливо крякнул.
– Согласен… – простонал голландец, мотая головой над белым полотном бумаги.
– И пять – после обнаружения женщины, – сказал Гарнопук.
Голландец дернулся, отбросил ручку и повалился на спинку стула.
– Разумеется… – прошептал голландец. – О, неужели я скоро узнаю, кто спас меня от страшной болезни…
– Узнаете! – с ухмылкой пообещал Гарнопук, выхватывая у него из под носа бланк договора с невысохшей еще подписью.
Глава 2
Прощай, Маркс, здравствуй Фрейд!
Никогда рубль не действовал на русского человека так, как действует доллар. Рубль похож на затурканного провинциала, недавно переехавшего в столицу. Он стесняется своего происхождения и пытается это скрыть всякими побрякушками – витиеватыми узорами, громадами театров, ребрами электростанций, пестрыми красками. Ох,
долго еще рубль будет тусоваться на базарах, сморкаться в рукав и отсиживаться со страху за толстыми банковскими стенами… Что поделаешь, провинциал…
Доллар – совсем иное дело. Своей простотой и безыскусностью
он напоминает прозу Чехова. Или Фолкнера. Такой простой, зеленый,
а под его неимоверной тяжестью прогибается земная ось…
Зелинский, в силу своей молодости, в деньгах разбирался, как
в женщинах. То есть, никак. Поэтому разложенные на столе зеленоватые купюры не произвели на него должного воздействия. Пожалуй, точно такое же состояние испытывает вологодский парнишка, когда к нему ни с того, ни с сего начнет клеиться Настя Волочкова. Парнишка отмахнется от тощей, длинной образины, в которой ни сока,
ни мякоти, и холодно отвернется. Также и Зелинский – глянул холодно и отвернулся. На шефа деньги произвели куда более сильное впечатление. Даже не деньги, а то, что за ними виднеется – возможность еще какое-то время заниматься привычным делом – сыском.
Но шеф вида не подавал. Сказывалась милицейская закваска.
А вот Гарнопук сдержать волнения не мог. Он то и дело подходил к столу, трогал доллары пальцем, чуть ли
– Уйди… – недовольно говорил шеф, отбрасывая лицо Гарнопука движением баскетболиста, бросающего в корзину мяч.
Гарнопук на мгновение отходил в сторону, но, притянутый зеленоватым магнитом, возвращался обратно.
– Ты бы лучше мозги напрягал, а не обоняние, – говорил ему шеф, когда Гарнопук в очередной раз склонялся над столом. – Ты же обещал угадать слово…
– Якубович ты наш… – иронично усмехнулся Зелинский.
– Раз обещал, значит угадаю… – сказал Гарнопук и повернулся к голландцу, который с задумчивым видом сидел в углу кабинета.
–Слушайте… –
Он начал. Это была поэма конца, пика, апогея наслаждения, своей бесконечностью напоминающая список гомеровских кораблей. Гарнопук с легкостью ворошил эти страстные, обжигающие рот, звенящие в ушах слова. Одни, прокаленные в огне страсти,
звенели, как булат. Другие, искусанные и надломленные, крошились и сыпались. Третьи летели ввысь и влачились в самых низинах.
Но все это было не то.
Голландец после секундного раздумья кивал головой.
– Не то… Нет… Не похоже!
Шеф и Зелинский поначалу слушали монолог Гарнопука с восхищением. Но по мере отбраковки голландцем словесного фейерверка, устроенного
Гарнопуком, их лица приобретали грустное выражение.
Голландец продолжал качать головой. Гарнопук не выдержал.
– Помилуйте, я назвал вам все самые мыслимые и немыслимые
слова, которые русские женщины употребляют в постели. Неужели из
всего, перечисленного здесь, вы не услышали знакомого слова?
– Увы, нет…
– Хорошо… – раздосадованный Гарнопук сел на стул напротив Ван Книпа. – Тогда ответьте на несколько вопросов?
Ван Книп согласно кивнул, в седоватых, уложенных волосах
нежно блеснула искусно спрятанная лысинка, похожая на детский мячик, плюхнувшийся в сугроб.
– Слово было коротким?
– Да… – голландец оживился. – Коротким… Три, максимум
четыре буквы.
Гарнопук хмыкнул.
– Слово обозначало какой-то предмет или действие?
Голландец задумался.
– Мне трудно сказать… Но слово было сочным…
Гарнопук сдвинул брови.
– А как она его произносила – властно, нежно?
Голландец смутился.
– Шепотом… Нежно, на ухо… Она часто его повторяла. Мне показалось, что слово имело какой-то кулинарный оттенок…
Гарнопук обхватил голову руками. Его лицо покраснело. Казалось, в наступившей тишине можно услышать, как в голове Гарнопука, словно большие, мохнатые гусеницы, шевелятся извилины.
– Нет… – наконец сказал Гарнопук. – Не могу… – он разочарованно вздохнул. – Требуется помощь специалиста.
– Доктора с птичьей фамилией? – спросил шеф.
Гарнопук развел руками.
– Без него не обойтись. Он самый крупный в городе коллекционер подобного рода слов…
Шеф кивнул и поднялся.