Блудный сын
Шрифт:
–Сантехник? – с довольным видом осмотрел шефа Гарнопук.
Шеф презрительно усмехнулся.
– Скорей, электрик… Хотя признаюсь честно, с утра хотел быть сантехником. После вчерашнего к воде тянет. А потом подумал – а вдруг у них там унитаз забился? Нет уж…
– Лучше умереть от чистой электрической струи, чем захлебнуться в фекалиях, – разделил мнительность шефа Гарнопук.
– Верно, – задумчиво протянул шеф и внезапно нахмурился. – По местам!
Зелинский вяло зашелестел газетой. Таинственный предмет,
– С Богом! – сказал шеф, перекрестился, набросив плащ на плечи, быстро пошел через дорогу.
– Не поминай лихом, Леня! – печально сказал Зелинский и протянул руку Гарнопуку.
– Что это ты? – с удивлением посмотрел на него Гарнопук. – Не менжуйся, к обеду голова будет, как стекло. Уж я-то знаю…
– Спасибо, утешил…– пробормотал Зелинский и, быстро перебежав улицу, скрылся в ближайшей парадной.
Сырая темень парадной набросилась на него, как скользкий,
тропический гад. Детектив Лаокооном прорывался сквозь тьму. На
последнем этаже ступеньки стали совсем крутыми. Тяжело дыша, Зелинский остановился перед чердачной дверью, памятником российской безалаберности: обитая толстым слоем железа, дверь не имела замков. Ключ, выданный шефом, оказался ни к чему. Зелинский пнул створку ногой. Дверь скрипнула.
Утренние лучи, пробивающиеся сквозь щели в крыше, торчали
всюду, как шиферные гвозди. Сквозняк бегал из угла в угол в поисках выхода. Зелинский поежился, не в силах сделать решающий шаг.
Стало страшно. Даже детективам порой бывает страшно. Тем более -
молодым детективам. В последний раз Зелинский лазал на чердак лет
десять тому назад. Тогда чердаки были законным приютом голубей,
мальчишек и жэковских кровельщиков. С тех пор многое изменилось.
Чердак стал местом столкновения двух стихий – умирающей и нарождающейся жизни. Первую представляли бомжи, вторую – киллеры. И если встреча с первыми не вызывала ничего, кроме брезгливости, то возможная встреча со вторыми рождала смутную тревогу. А она, эта смутная тревога, где-то в самом конце своего логического пути
рождала страх, овладевший молодым детективом.
Зелинский потоптался на месте, огляделся. Никаких спасительных мыслей в голову не приходило. В голове бултыхался похмельный свинец, убивающий все живое.
В детстве в мгновения страха Зелинский зажмуривался. Пришлось на мгновение вернуться в детство. Он ступил в чердачную полумглу и тут же ударился головой об
нависающую балку. Детство полыхнуло перед глазами феерической
птицей и пропало. Боль, вспыхнувшая в голове, вытеснила страхи.
Небо, прижатое к прямоугольнику слухового окна, своей синевой на-
поминало свежевыбритые щеки пожилого кавказца. Зелинский, чертыхнувшись, потянул раму на себя. Она старчески задребезжала. Свежий ветер ворвался в чердачное окно.
Зелинский
По широкому руслу улицы Декабристов женщины шли косяками. Они светились как фарфоровые вазы. У них внутри горел огонь, у которого хотелось погреться.
Теперь Зелинский знал, чего ему не хватало, чтобы наслаждаться женщинами при этом чувствовать себя в безопасности: сдвоенных шлифованных стекол! Именно они делали женщин доступными и не опасными. Позабыв время, Зелинский с помощью объектива ласкал любую из них до изнеможения. Он был владельцем пешеходного гарема, текущего по широким тротуарам, не подозревая – на женщин, как и на электрическую дугу, даже на расстоянии нельзя смотреть долго.
Вскоре глаза молодого детектива затянулись обильной слезой, фоторужье с мягким стуком упало на древесную стружку. Зелинский скрутился калачиком и мирно захрапел…
Проснулся он от того, что кто-то мягко тряс его за плечо, приговаривая:
– Товарищ, бездомный, проснитесь… Товарищ бездомный…
Зелинский приоткрыл мутные глаза, вскочил и тут же рухнул
обратно. Затекшие ноги отказались повиноваться. Лежа на полу, он
испуганно приподнял голову.
Невысокий, тщедушный мужчина в очках, чем-то смахивающий на
Вуди Аллена, участливо смотрел на него.
– Что, господин бомж, испугались? – с извинительной улыбкой бормотал мужчина. – Вы уж извините, что потревожил… Понимаете, мне позарез доступ к окну нужен…
Мужчина неторопливо распахнул плащ. Зелинскому снова стало дурно. Под плащом у незнакомца блестела винтовка. Пластмассовый оптический прицел, примотанный к стволу синей изолентой,
напоминал перископ подводной лодки. У Зелинского мелко задрожали зубы.
– Испугались? Простите ради Бога. Сейчас… сейчас… – мужчина бережно уложил винтовку на пол, полез в карман и вместе с пригоршней патронов достал упаковку валидола.
– Вот… под язык… И сосите, сосите… – напутствовал мужчина.
Зелинский не в силах отказаться, сунул таблетку в рот и
глотнул ее. Мужчина укоризненно покачал головой и снова достал валидолину. Зелинский глотнул и эту. Мужчина виновато заморгал.
– Знаете, у меня тоже при испуге глотательный рефлекс работает на автопилоте. Все, что в рот не попадет – обязательно окажется в желудке… Не так давно ложку проглотил… Серебряную…
Зелинский растерянно посмотрел на незнакомца.
–И как?
– А никак. Рассосалась…
Он аккуратно сдвинул в сторону газету, постеленную Зелинским, бросил на освободившееся место плащ, разгладил морщинистые складки. Опустился на колени, рядом насыпал горку патронов.