Blue Strawberry

Kurosaki Shizuka

– Ты чё расселся?! – Взревел Джагерджак. – Ты, что, ей не поможешь?!!!

Вернувший себе невозмутимый вид, шляпник без шляпы мягко улыбнулся:

– Здесь медицина бессильна, – философски заметил он. – Но вот ты – тот, кто еще может помочь Куросаки-тян.

– Что ты несешь?! – Негодующе посмотрел на Урахару Пантера. Он, что, совсем из ума выжил? Секста Эспада не умеет лечить, он может только все ломать и крушить!

– У нас тут давеча состоялся небольшой консилиум по вопросу внезапного восстановления реяцу нашей дорогой временной синигами… – Урахара прикрыл рот веером. – Мы с коллегами пришли к выводу, что это вы… Гриммджоу-сан постарались насытить Клубничку-тян новой силой

и здоровьем.

Джагерджак хлопнул пару раз глазами – обычно до него доходило тяжеловато, но в некоторых вопросах он смекал быстрее то ли благодаря животному чутью, то ли благодаря своей чувственно-страстной натуре.

– Вот и ладушки, – довольно заключил Кисуке, – не стану вам мешать. – Зевнув смачно, “шляпник” поплелся в свою комнату досматривать сны про Йору-тян, которая в отличие от этой парочки, пока возвращалась в Каракуру только в его сновидениях… Что-то дурное творилось в Сейрейтее и именно поэтому он на время перекрыл проход между мирами, но нужно было что-то с этим делать… Йоруичи и многие капитаны еще оставались там. А внезапно подоспевшая помощь для реяцу Куросаки-сан была как нельзя, кстати, для возможных скорых сражений, как за Каракуру, так и за Общество душ…

Секста сглотнул – свалившаяся на него миссия несколько смущала даже столь разнузданного и не закомплексованного самца, как он. Ичиго казалась сейчас такой хрупкой, такой нежной, такой беспомощной и слабой, что ее хотелось попросту убаюкать и дать хорошенько выспаться в его крепких греющих объятиях. Если бы он мог передавать реяцу просто так, окутывая временную синигами невидимым одеялом его силы, то он бы без раздумий отдал бы ее всю, без остатка. Но тут речь шла о более деликатной процедуре…

Не то, чтобы арранкар сейчас не желал Куросаки: он хотел ее всегда и везде, в любом теле, в любом виде, в любом мире. Просто присущая ему звериная грубость, обостренная сейчас их внезапной разлукой, делала требуемый процесс затруднительным. Джагерджак с шумом выдохнул и погладил мирно сопящую на футоне рыжеволосую девушку: говорят сон – милее всего на свете, а он сейчас так бесцеремонно собрался перехватить это первенство себе. «Ну, надо так надо…»

Гриммджоу прикоснулся к горевшим губам Куросаки. Почему она так жарко дышала? Парень прижался к ее виску и лбу – вроде температуры не было и его «слабачку» не одолевала лихорадка. Уже легче, а то эта роль лекаря его порядком напрягала, но… с чем это он и не мог бы справиться?

– Кур-р-росаки… – Позвал Пантера ее тихонько, шепча в самое ушко, защекотав его своим дыханием и мурлыканием. К его радости, девушка тут же отозвалась, точно и не спала вовсе. Ее потрескавшиеся от жажды губы растянулись в приятной улыбке и он не стал удерживать себя, чтобы не подарить изголодавшейся Ичиго влажный целебный поцелуй.

Она сладостно простонала в ответ, смешивая вырвавшийся из довольного рта возглас и вплетая его в рыкающие толчки воздуха, которым Джагерджак наполнял ее обессилевший рот и ослабленные легкие. Куросаки сглотнула, смачивая их смешавшейся слюной свое пересохшее горло и, оживив влагой язык, нежно провела им по шероховатой поверхности языка Пантеры. Тот воодушевился – первое проявление ее силы уже вселяло надежды на хороший результат. Он усилил свою и без того нескрываемую реяцу и более настойчиво приласкал Куросаки во рту, точно зализывая невидимые раны на ее нёбе, деснах, щеках, языке и губах. «Пей меня, киса, моей силы хватит на нас двоих с головой, только не пугай меня больше…»

Куросаки наконец-то ощутила облегчение, точно ее, будто шарик, наполнили жизненным воздухом и разрешили полетать. Стало свежо, радостно, хорошо, и она теперь возвращалась к ощущениям и мыслям, пробудившимся вновь в ней.

Гриммджоу,

проникая в рот с поцелуем, ощущался немного другим, каким-то сладким, медовым на вкус, точно нарочно хотел задобрить невкусную пилюлю или смазать сведенные усталостью и болью связки. Неизвестно, как долго, происходило это чудо утоления жажды ослабленного в своем бессилии человека, но в какой-то момент Куросаки почувствовала, как сила стала робко покалывать в ее кончиках пальцев. Она с усилием, но сумела поднять свои руки и наконец-то обвить шею Джагерджака в столь желанном, прижимающем к себе, объятии.

Секста довольно улыбнулся и позволил себе немного передохнуть и отвлечься от оживших губ Куросаки. Раскрасневшиеся, они сразу же изогнулись в легкой усмешке, вслед за очами, с восхищением посмотревшими на Гриммджоу. Его глаза казались голубее обычного – такими живыми, увлекающими вдаль за собой кусочками неба, в котором было мирно, спокойно и легко. Ичиго улыбнулась шире и опустила расслабленно веки – как же ей этого не хватало: чувствовать себя в полной безопасности в мире, где все обретало двойственный эффект. Там улыбка встречала улыбку, слова из одних уст отдавались эхом в других, дыхание вылетало из легких в унисон, а стук сердца раздавался аномальным двойным биением.

Гриммджоу поцеловал краешек дрожащего ресницами глаза Куросаки, упрашивая впустить его в любимый карамельный круговорот. Она не сопротивлялась. Голубоглазая и кареглазая вселенные встретились друг с другом. «Ну, же, киса… оживай, – пригладил Джагерджак ее волосы, убирая их, непослушные, с пульсирующего наслаждением виска и румяной щеки Клубнички. Она улыбнулась больше, он – шире. Голубоволосый нависал над Ичиго, отдавая ей свою безудержную реяцу искрящегося голубого света, которым лучезарился его взгляд, вызывающий в ней стремление жить и не сдаваться, как однажды уже случилось с ними под небом Лас Ночес.

– Гримм-джоу, – прошептала она и рукой скользнула по его спине. Горячее тело Сексты Эспада, не скрываемое лишней формой оказалось обжигающим на ощупь. Вроде такого она раньше не замечала, но сейчас арранкар был иным – оголенным проводом, выпустившим наружу всю свою силу, вывернувшим наизнанку свою душу и свои чувства. Куросаки ожившими ладонями вновь приласкалась к “огненной” коже Гриммджоу: нужно было бояться, но она хотела ощутить этот жар и на своей коже, и в своей душе. Обе руки обхватив парня за крепкую талию, ощутив под кожей стальные мышцы, притянули того к себе вплотную. Приятная тяжесть любимого тела, давление до боли знакомой реяцу размягчали ее и без того безвольное тело, готовое беспрепятственно впитывать Джагерджака в себя, точно губка.

Черное, белое, белое, черное – мелькавшие монохромные одежды перестали волновать ее теперь забившее красками зрение, насквозь пропитавшееся ярко-голубым, небесным, немного бирюзовым и малость синим оттенками… Как и Гриммджоу, Куросаки помнила его до мельчайших деталей, будь то тонюсенькие прожилки в его радужке или новый волосок в его гриве.

– А-а-ах! – Вздохнула Куросаки с придыханием, чувствуя, как небесно-голубой цвет принялся пробираться в ее глубину и раскрашивать все там изнутри. Густая реяцу настойчиво и неторопливо принялась завладевать каждым сантиметром своего временного пристанища, привнося с собой весьма знакомые ощущения и будто позволяя Ичиго теперь осязать их. Духовная сила Гриммджоу была жаркая, как тело Джагерджака, всепоглощающая, как его желание, исцеляющая, как его забота, бесконечная, как его любовь. Она вжимала ее в пол невыносимым, но таким требуемым давлением, которое заземляло душевную оболочку синигами и не давало ей исчезнуть в ворохе растворившихся молекул, вслед за утраченной собственной силой.