Blue Strawberry

Kurosaki Shizuka

«И все же нет…» – Устало сел арранкар на какую-то заброшенную в песках Уэко Мундо корягу. Если бы это все было только притворством, он бы никогда не застрял в них, в той бесконечной глубине, на дне которых пытался и таки выудил остатки достойнейшего из своих противников. Пускай им двигал эгоизм, но Джагерджак и впрямь не мог позволить Куросаки так просто уйти, отдав свой предсмертный взгляд какому-то безразличному небу, а не его гордым голубым глазам. Да, в тот миг, Гриммджоу искренне желал, чтобы его глаза, ядовито-голубые, с насмешкой и с победой провожали последний вздох временного синигами…

Он представлял одно, а получилось другое. В кривом

зеркале, исполняющем желания, поверженным оказался сам Секста и это на его угасавшие с каждой новой минутой глаза лился карамельно-теплый взгляд, лишенный всякой издевки или злорадства. Пускай в них разливалась жалость, но благородство Куросаки нисколько не ранило гордости поверженного врага, которого он уважал до последнего, в которого верил, которого ждал…

Джагерджак сжал голову руками, зарываясь пальцами в колючие сине-голубые пряди, надавливая ладонями на виски побольнее, точно желая лопнуть заполнивший, как воздушный шар, образ дерзких, не сдававшихся глаз, точно желая выдавить из черепа все бесконечные мысли, связанные с ними и беснующимся комом крутящиеся в его голове.

Губы растянулись в саркастической ухмылке. Парадокс, что за последнее время он думал о стольких вещах, о которых прежде его разуму не было никакого дела. С появлением Айзена, Эспады, той рыжей «принцессы», ее спасителей и самой Куросаки, Гриммджоу «вырос» из того законсервированного состояния дикой пантеры. С завидным постоянством, с присущей своенравностью, с неограниченной волей он двигался вперед, открывая для себя много чего незнакомого и нового: чувства, эмоции, впечатления, слова…

«Разве на это способен был обычный пустой?» – Терзался он вопросом. «А необычный?..» Мысль о давно потерянной душе для арранкара казалась смешной и попросту нереальной. Но анализируя день за днем происходившее, злясь, но, все же пытаясь разобраться во всем, чтобы понять и докопаться до какой-то надуманной им самим истины, Гриммджоу стал задумываться об этой эфемерной неуловимой вещи все чаще и чаще.

«Что есть душа?» Вряд ли это что-то видимое или ощутимое на запах, вкус, прикосновение. Скорее, люди, постоянно упоминавшие эту субстанцию, связывали с ней определенные ощущения… Какие? Очевидно, те, которые несвойственны пустым, давно утратившим свои души, и знающим о них только по оставленному на теле следу в форме отвратно черной дыры…

Но Гриммджоу не был бы Гриммджоу, если бы все оставил как есть, просто примиряясь с тем, что должно, просто не стараясь жить иначе. Пытливый ум и животное рвение однажды уже перевели его на высший эволюционный уровень, так почему он должен был пренебрегать возможностью стать еще лучше, сильнее, разумнее, величественнее. И пускай королевская амбициозность гнала его за превосходством, тонкий ум Гриммджоу всегда умело распоряжался любыми полученными знаниями, любыми достижениями… Все, что происходило с ним, совершенствовало его, и он стремился к этому, поскольку давно перерос уровень ненавистного арранкара.

Гриммджоу спустился на песок и, откинув голову на корягу, уставился в черное успокаивавшее глаз небо этого мира. Он думал о том, что, в конечном счете, дала ему встреча с Куросаки Ичиго. Устав разбирать все по пунктам, он просто прислушивался к своей интуиции. Эта синигами с ее тайной перекроила не только его жизнь, но и сознание, которое именно из-за нее генерировало столько идей, задавало столько вопросов, растекалось по жилам потоками чувств. Что именно это было, Гриммджоу не ведал, поскольку до встречи с рыжей парочкой он знал только довольно яркие эмоции

вроде ненависти, ярости, злобы, которые поглощали его полностью с разумом и телом.

Однако чувства, растекавшиеся в его крови сейчас, отличались от тех, что витали в его голове. Одни из них были невесомыми и едва уловимыми, другие – более сильными и пульсирующими. Удивительно, но Гриммджоу отчетливо ощущал, что, несмотря на целостное восприятие, каждое из них словно бы имело свое личное отдельное пристанище – мозг, глаза, сердце, желудок, пах и даже конечности. Он мог предположить, что пальцы трясло от усталости, желудок жгло от голода, глаза слезились от грусти… Ум все также пребывал в состоянии растерянности… Где-то внизу живота, свернувшись клубком, дремало желание… Но что за чувство заставляло учащенно биться его сердце?.. Как называлось оно?.. Такое тяжелое и тягучее, но и невесомо приятное… Такое неопределенное, но определенно зависимое, ведь оно активизировалось от воспоминаний карамельных глаз, от яркой вспышки огненноволосой головы, от упоминания одного-единственного имени…

– Куросаки… – Прошептал, точно проверяя что-то, Гриммджоу. Могучая грудь задышала сильнее, и что-то громкое в ней стало стучать изнутри, точно хотело выбраться наружу. «Тише-тише…» – Секста прижал ладонь к волнующейся коже и не без удовольствия заметил про себя: хорошо, что Куросаки сейчас не стояла перед ним, иначе его сердце точно бы вырвалось просто к ней в руки.

...В этот же миг оглушительный яркий взрыв раздался над Лас Ночес, и Гриммджоу, как по команде, вскочил на ноги. Все также, держась за сердце, он с нарастающей тревогой наблюдал как две реяцу – хорошо знакомая зеленая и недавно познанная золотая – то и дело сходились и расходились в ночной тьме.

– Улькиорра?.. Куросаки!.. – Прорычал Гриммджоу и мгновенно сорвался с места, заставляя песок под собой взмывать вверх, точно взорвавшиеся волны цунами. Не мудрено, ведь Секста обладал едва ли не самым лучшим сонидо в Эспаде. Однако сейчас самому арранкару казалось, что он бежит еще быстрее и стремительнее, чем был на это способен, заставляя свою кровь закипать, а мышцы вжиматься в кости. Он не контролировал себя. Не имел никакой возможности сбавить скорость. Ведь все это время, на шаг впереди, точно выпущенная пуля, неслось его сердце и беспрекословно тащило за собой все тело Джагерджака.

====== XXIV. ДВЕ ВСПЫШКИ: СРАЖЕНИЕ НА КРЫШЕ МИРА ======

Реяцу во всю сражавшихся Куросаки и Улькиорры не оставляла никого незадействованным.

Арранкары восхищались духовным давлением своего Куатро, который даже с высоты крыши Лас Ночес вселял в их тела и разум благоговейный трепет и непреодолимую гордость за членов Эспады. Его мощь, в разы превосходящая силы противника, предрекала скорый конец битвы – высвобожденная форма четвертого Эспады вкупе с дозволенным Серо Оскурас означали снятие всех допустимых барьеров и запретов.

Рукия, Ренджи, Садо и Исида не знали досконально, что именно представлял из себя огромный всплеск вражеской реяцу, но не могли не понимать, что Куросаки придется столкнуться в новом бою с чем-то действительно ужасным, а, может даже, и непобедимым. К сожалению, никто из них не мог отправиться к нему на помощь – добраться до крыши Лас Ночес на невероятной высоте было под силу единицам, и те, кто справился с этим, уже находились там, пробив довольно приличную дыру в фальшивом небосводе царства Айзена. Трансформировавшийся Эспада и Пустой Ичиго не стеснялись низвергать сквозь нее на землю чудовищные отголоски своей силы.