Бобо в раю. Откуда берется новая элита
Шрифт:
Их духовная Монтана кормится идеей Монтаны и ее природной красотой и редко касается однообразной реальности здешних низов среднего класса. Духовная лихорадка началась, когда несколько местных жителей со склонностью к литературе совершили судьбоносное открытие. Они открыли, что у них есть гений места. Каждый из нас где-то живет, но далеко не у каждой территории есть та специфическая аура, которую мы называем «гением места». Собираясь в места, где гений есть, люди оставляют свои амбиции дома. Это выражение мы чаще всего используем для описания отдаленных мест, которые неподвержены сиюминутным переменам, и больше тяготеют к старине, чем к современности, где шансов разбогатеть или прославиться совсем немного. Писатель мог называть такое место удушливым болотом. Амбициозные старшеклассники мечтали
«В Монтане есть особый дар – и это пространство, – пишет местный автор Гленн Ло, – ландшафт со своим особым характером; пространство, которое уходит за горизонт, а потом возвращается и забирается прямо в душу, обволакивает ее и греет, отчего душа начинает расти».
Несмотря на низкую плотность населения, певцов ландшафта в Монтане хоть отбавляй. В Монтане жили и ей же посвящали свое творчество Норман Маклин, Уоллес Стегнер, Ричард Форд, Уильям Киттредж. Но есть еще тысячи менее известных писателей, которых по штату разбросано не меньше, чем еловых шишек. В любом крупном журнале вы найдете лирическое произведение туземного мастера слова, воспевающего деревья и лосося. «Проследить историю реки или капли дождя вслед за Джоном Муром, – пишет Гретель Эрлих в „Просторах Монтаны“, одной из многих антологий, опубликованных за последнее время, – значит проследить историю души, историю нисходящего на тело духа и его становления. В обоих этих изысканиях мы непрестанно ищем и обнаруживаем божественное, которое, подобно источнику, питающему озеро, или ручейку, обернувшемуся водопадом, питает, проливается, ниспадает и снова питает, и так до бесконечности». Передайте вяленую говядину, пожалуйста.
Когда стало ясно, что в Монтане появилась самобытная региональная литература, из столичных фондов на штат низошли целые команды специалистов по поиску Неповторимых Голосов. Вереницы служителей Рокфеллера, Форда и Мак-Артура идут по горам и долам в поисках свежих, неиспорченных литагентами поэтов. TriQuarterly и прочие высоколобые издания посвящают западным самородкам специальные номера. При активном участии Гуманитарного комитета Монтаны десятки Самобытных Голосов были согнаны в одну гигантскую антологию – объемом более тысячи страниц – под названием «Последнее лучшее место на земле». Этот, размером с могильный камень, фолиант, вобравший в себя высокую духовность мудрецов здешних гор, похож на монолит велеречивости и целиком посвящен, как правило, немногословным и сдержанным жителям Запада.
Нынче в Монтане и на берег реки просто так не выйдешь – обязательно вернешься с корзиной свежих метафор. Философствующие рыбаки стоят по колено в литературных водах со спиннингом в одной руке и дневником в другой. Литературный журнал «Огни севера» – одно из множества изданий, которых за последнее время развелось как грибов по осени. Вместе с ними развелись во множестве дискуссионные группы, общества собирателей фольклора, курсы литературного мастерства и керамические мастерские. В штате серьезно повысилась концентрация благонамеренных и обстоятельных организаций типа Консенсус Монтаны и Лига за добросовестное использование земельных ресурсов. Среди коренных жителей едва ли найдется водитель грузовика, у которого под сиденьем не будет черновика романа воспитания, который он доводит до ума вдали от людских глаз. Штат вдруг наводнили керамисты, независимые режиссеры, удаленно работающие сценаристы и целые ватаги риэлторов, разъезжающих по долинам, дабы отоварить всех желающих приобщиться – кого избушкой класса люкс, кого таймшером.
В общественных местах буддисты Скалистых гор сидят с ковбойскими мудрецами, спустившимися из своих обширных угодий, чтобы светануть вечерком новой бляхой, выпить местного пива и послушать исполнителей кантри с научной степенью. В такой атмосфере естественным образом обостряется конкуренция на заглавия. Писатели Монтаны предпочитают использовать в названиях романов простые, близкие к природе слова: небеса, озеро, гора, снег. Поэтому когда писатель
Я сам бываю на ранчо в 60 милях от Бозмена. Так вот в 1980-х, когда ты брал на ранчо лошадь для прогулки, ковбой давал десятиминутный инструктаж о том, как не убиться, катаясь верхом. Теперь в разгар Душевной лихорадки на том же ранчо вас усаживают на семидесятиминутную лекцию, в которой поднимаются вопросы духовной жизни лошадей, техники общения с лошадьми, эволюционных секретов лошадиной психологии и созерцательных опытов в процессе прогулки. Нынче каждому ковбою приходится быть хоть немного Германом Гессе, а каждому служителю бензоколонки с отсутствующим взглядом – претворяться, что на самом деле он погружен в глубокий самоанализ.
Флексидоксы
Не так давно в одной из монтанских газет я прочел статью о единственной еврейской общине Миссулы, которой руководит ребе Гершон Уинклер. Компания подобралась довольно пестрая – в общине есть как выходцы из Лос-Анджелеса, так и ньюйоркцы, поэтому ребе Уинклер, не акцентируясь на ортодоксальном, консервативном, реформаторском или реконструктивистском иудаизме, практикует некую гибридную форму, называя себя флексидоксом.
Вполне подходящее слово для описания характерных для Монтаны духовных томлений, в которых стремление к свободе и гибкости сочетается с ортодоксальной строгостью и приверженностью традиции. В конце концов, коренной житель Монтаны всегда ценил гибкость, свободу и независимость. В этом штате до последнего времени не было ограничения скорости на трассах, что демонстрирует, с какой неохотой местные жители воспринимают любые указания сверху. Неудивительно, что представители образованного класса с бунтарскими наклонностями готовы обрести здесь свой духовный дом.
Только ведь Монтана – это не страна чудес, где последователи нью-эйдж могут наконец расслабиться. И не калифорнийское побережье с лесами вместо вилл. Суровый климат Монтаны отнюдь не способствует расхлябанности и экспериментам. Местные писатели могут прослезиться, повествуя о косяках форели, но в рыбаках их восхищает именно дисциплина, четкость и слаженность действий. Именно ставшие классическими традиции, бесконечные повторения и безропотное следование веками выверенным правилам вызывают их восторг.
Норман Маклин и Уоллес Стегнер совсем не похожи на прокуренных шестидесятников или ньюэйджеров. Местные жители с пренебрежением относятся к суетливым дилетантам, которые приезжают на несколько дней непринужденного общения и бегут обратно в город, как только небо затянет тучами. Из тех, кто покупает здесь дачи, примерно половина продает их через несколько лет, осознав, что строгое величие отпускается здесь по замороженной цене. Коренные и желающие стать коренными жители Монтаны стараются отмежевываться от тех, у кого нет настоящей грязи на ботинках, кого ни разу не лягала лошадь и кто не пробыл здесь достаточно, чтобы прочувствовать тоску одиночества. Это по-прежнему штат ранчо и грузовичков, а не обществ трансцендентной медитации. Даже преподаватели писательского мастерства приезжают сюда, потому что хотят жить среди нормальных, близких к земле людей.
Есть в здешнем характере еще одна черта, противостоящая расхожему прекраснодушию, и ярче всего она проявляется, когда обитатели Монтаны говорят о своих связях с землей. Становится понятно, насколько здешний дух укоренен в чем-то вполне осязаемом. В разговорах местных о чувстве дома слышаться отголоски почвенничества и местечкового национализма, более характерного для Европы, нежели для Штатов. Такие скрепы пестуют консерваторы, да чуть не реакционеры, и основываются они на той предпосылке, что привязанность человека к конкретному пейзажу сильнее и глубже, чем рациональный подход и возможность выбора. Такие связи крепятся годами страданий, поколениями, увлажнявшими землю потом и кровью. Консерватизм происходит здесь от недоверия к переменам и всему, что может изменить ландшафт или характер любимого места. Коренные жители Монтаны считают необходимым упомянуть в разговоре, сколько они здесь прожили и как давно обосновались здесь их предки.