Боевыми курсами. Записки подводника
Шрифт:
– А следовательно, и нас?
– не унимался Григорий Федорченко.
– Безусловно, и нас, - подтвердил комиссар.
В наступившей тишине раздался голос известного балагура и заводилы моториста Павла Конопца:
– Ну что ж, не подкачаем, братцы-матросы?
– Не подкачаем!… - с подъемом подтвердила вся команда, как один человек.
На стихийно возникшем митинге выступили почти все матросы, старшины и командиры, их речи были коротки, но зажигательны.
Несмотря на исключительно сложное, можно сказать, критическое положение, в честь великого праздника на Красной площади состоялся беспримерный в истории военный парад. Войска с
На параде Верховный главнокомандующий сказал: «На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, попавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии». Выступление Верховного главнокомандующего заканчивалось следующими словами: «Пусть вдохновляет вас в этой [68] войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина».
Мы понимали: раз жива наша столица и бьется сердце страны, значит, будет дан достойный отпор врагу.
Осень давала о себе знать. Участились дни со свежей штормовой погодой. Огромные волны все чаще и чаще перекатывались не только через палубу, но и через мостик. Верхняя вахта на мостике быстро уставала. Много воды попадало в трюм через рубочный люк. Приходилось часто пускать трюмовую помпу для откачки воды из трюма центрального поста, однако на этом трудности не заканчивались.
После очередного предутреннего погружения командир отделения торпедистов Неронов доложил в центральный пост:
– Передняя крышка торпедного аппарата номер 3 закрылась не полностью!
Эта поломка лишила нас возможности погружаться на большие глубины. Всплывать вблизи вражеского побережья в надводное положение для выявления причины неисправности было опасно, и Фартушный принял решение переждать день под водой на перископной глубине.
Вечером всплыли в крейсерское положение. Море было неспокойно. Волнорез и передняя крышка торпедного аппарата остались под водой, поэтому для поиска и устранения причины неисправности нужно было воспользоваться индивидуальным спасательным аппаратом. Задачу предстояло выполнить ответственную, и дело это было опасное.
Многие добровольно вызвались помочь, но командир решил поручить ремонт старшему торпедисту Косте Баранову. Его смелость и ловкость, как никогда, пригодились. Кроме того, он хорошо знал устройство торпедных аппаратов и правила обращения с ними. Ничуть не смутило его предупреждение о том, что, если он замешкается и не успеет подняться, когда подводной лодке будет [69] грозить какая-либо опасность, командир вправе будет оставить его за бортом.
Собрался Костя быстро. Надев с помощью товарищей индивидуально-спасательный водолазный костюм и выбрав необходимые инструменты, он выбрался на мостик, легко спрыгнул на палубу и, придерживаясь одной рукой за штормовой леер{9}, а другой - потягивая сигнальный трос, побежал к носу подводной лодки, где опустился в холод накатывающих волн. Второй конец обвязанного вокруг его пояса сигнального троса держал боцман Емельяненко, осуществляя таким образом простую, но не очень надежную связь.
Время тянулось мучительно медленно.
– Ну скоро же вернется?
– тревожились мы, оглядывая горизонт.
Наблюдатели и обеспечивающие матросы на палубе
Наконец Костя показался на поверхности моря. Егоров и Неронов быстро подхватили его и вытащили из воды. Не держась за штормовой леер, все побежали к боевой рубке и поднялись на ходовой мостик.
Едва Костя спустился в центральный пост, мы обступили его, наперебой расспрашивая не только о подробностях ремонта, но и о чувствах, которые он испытал во время работы под водой.
– Дайте хоть раздеться, я немного запарился, - сдержанно отшутился Костя и принялся разоблачаться: сначала стянул с себя весь в прозрачных каплях резиновый костюм, потом - отсыревший шерстяной свитер, и, наконец, оставшись в одной тельняшке, он с достоинством уселся на парусиновую разножку, поправил густую шевелюру и, положив руки на колени, принялся рассказывать: - Спустился под воду, там непроглядная тьма и жуткий холод, даже в теплой водолазной [70] одежде насквозь пробирает. Вначале попытался спуститься ниже, но из-за тесноты пришлось устроиться у торпедного аппарата. Потом повернулся к передней крышке и осмотрел внешнюю ее часть - все в порядке, исправна. Затем проверил передний срез торпедного аппарата и, представляете, обнаружил на нем птицу, остатки которой и не давали крышке закрыться. А уж удалить их не стоило никакого труда.
Как птица попала между передней крышкой и передним срезом торпедного аппарата, всем было понятно: передние крышки торпедных аппаратов открывались только вручную, поэтому ночью, чтобы ускорить подготовку к выстрелу, мы после всплытия открывали их и ходили с открытыми, а погружаясь - закрывали. Вот в этот момент несчастная водоплавающая, видимо, и оказалась в западне.
Безусловно, Баранов совершил подвиг, а рассказывал об этом так спокойно, будто произвел рутинный осмотр торпедных аппаратов на базе. В действительности все обстояло значительно сложнее: кромешная тьма под водой, волнение моря, большая вероятность остаться посреди открытого моря в случае внезапного погружения подводной лодки. Опасность подстерегала его каждую секунду, но он этого не замечал или, может быть, преодолевал страх, памятуя о воинском долге.
Этот поход запомнился нам еще одним чуть не погубившим подводную лодку происшествием…
В одну из лунных ночей мы стояли без хода и прослушивали море шумопеленгаторной станцией. Полная луна ярко светила на небе, и большие белые облака, неподвижно застывшие под ней, напоминали клочья разорванной ваты, между которыми просовывались голубоватые лунные лучи: Горизонт хорошо просматривался во все стороны. Ближе к полуночи вахтенный сигнальщик обнаружил летящий в нашу сторону самолет. Начали погружаться. Любое промедление грозило гибелью.
Вся верхняя вахта, один за другим, кубарем скатилась в центральный пост, я же остался в боевой рубке, схватился за верхний люк и стал его закрывать, как вдруг какая-то неимоверная сила, несмотря на мое упорство, [71] стала поднимать люк снаружи. Что за чертовщина? На миг я оцепенел от страха, и тут в проеме верхнего люка появились чьи-то ноги. «Кто-то из курящих остался на палубе!» - молнией пронеслось у меня в голове. Раздумывать было некогда - схватив обе ноги, я изо всех сил рванул их вниз и принялся поспешно задраивать рубочный люк. В последний миг меня обдало ледяной забортной водой, хлынувшей в щель затворяющегося люка…