Боевыми курсами. Записки подводника

Белоруков Николай Павлович

Так вот, отец никогда не ограничивал меня в использовании столярного инструмента и лесоматериалов. Никогда не ругал за неудачи, всячески поощряя любую мою трудовую инициативу. Под впечатлением рассказов отца о пчеловодстве я в это время построил улей собственной конструкции, но не совсем удачный, ибо первым же от него отказался.

Пятнадцати лет окончил девятилетку и уехал в Ленинград к сестре Александре Павловне, ставшей мне второй матерью.

Помню, как мы расставались: мать плакала навзрыд, а отец, будто стесняясь, смахнул слезу и коротко произнес: «Прощай, сын, всего тебе хорошего» - и подсадил на скрипучую телегу, которая тут же тронулась и увезла меня далеко от полноводной реки Ветлуги, от

старого города с низкими деревянными домиками, от пахучих ветлужских полей и лугов…

С приездом в Ленинград закончилась моя созерцательная жизнь. Там меня приветил Владимир Земляков, тоже [87] родом из Ветлуги, который оказал большое влияние на мой выбор дальнейшего пути. Он открыл для меня неведомый доселе заводской мир. По его совету в начале 1931 года я поступил в фабрично-заводское училище (ФЗУ) при Государственном заводе точного машиностроения имени Макса Гельца, который расположен на Песочной улице Петроградской стороны. Завод изготавливал чулочно-вязальные, табачно-набивные машины, ученические перья и пишущие машинки «Ленинград». Но самое главное, что этот завод впервые в стране освоил производство линотипов{12}. Приятно было чувствовать свою причастность к великим свершениям в молодой республике. Я с удовольствием учился в группе слесарей-инструментальщиков, и, видимо, поэтому все задания я выполнял в несколько раз быстрее отведенных программой нормативов. В стенах ФЗУ я активно включился в общественную работу и был принят в ряды Ленинского комсомола. Кроме того, мы с одногруппниками, которые звали меня Белоручкой, часто вместе ходили в театры и музеи, регулярно отправлялись на экскурсии по местам революционных свершений. Также мы посещали ленинградские заводы-гиганты: Балтийский судостроительный, Путиловский и другие. Как видите, мы не только учились, но и уделяли много внимания общему развитию. Окончив ФЗУ, я пошел на работу в сборочный цех линотипов.

А осенью 1933 года Петроградский районный комитет комсомола Ленинграда направил меня в Военно-морское училище имени М.В. Фрунзе.

После сдачи вступительных экзаменов и зачисления в училище нас, курсантов-первогодок, облачили в новенькую морскую форму и отправили в Петергоф проходить строевую подготовку, а накануне 16-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции мы вернулись в Ленинград и впервые вошли в стены своего училища.

С богатой историей нас знакомил начальник подводного сектора училища Д.М. Вавилов. Он поведал, что [88] за многовековое (с 1701 года) существование училища из его стен вышли такие великие флотоводцы, как адмиралы Ф.Ф. Ушаков, П.С. Нахимов, В.А. Корнилов; также наше училище окончили выдающиеся деятели культуры: композитор Н.А. Римский-Корсаков, писатель-маринист К.М. Станюкович, художник-баталист В.В. Верещагин.

Потекли учебные будни, которые потом казались самыми счастливыми временами.

Начальником училища был Алексей Николаевич Татаринов, матрос-авроровец, активный участник революции и Гражданской войны, пользовавшийся у курсантов непоколебимым авторитетом. В зале Революции он часто устраивал многочасовые строевые смотры, скрупулезно проверяя нашу строевую выправку. Всегда, пока мы маршировали, играл духовой оркестр. В такие дни подготовки на обед давали не слишком изысканные, но любимые нами блюда: флотский борщ, гречневую кашу с котлетами и традиционный компот.

Впрочем, и в городе нас он не оставлял одних: бдительно следил за формой нашей одежды и нашим поведением из окна своего легкового автомобиля. Мы же, озорники, зная номер его автомашины и внимательно следя за ее передвижением, дружно скрывались за уличными афишами и колоннами зданий…

Справедливости ради надо сказать, что Алексей Николаевич был не только требовательным, но и заботливым учителем, поэтому мы искренне его любили,

хотя и по-школярски побаивались. Его отцовская забота и терпение полностью окупали все наши обиды и недовольство. У него мы всегда были одеты с иголочки, сыты и подготовлены к занятиям.

После первого курса меня распределили на подводный сектор в штурманский дивизион. Я не представляю, как описать восторг и гордость, охватившие меня! Оказаться на подводном секторе было очень почетно для каждого курсанта. В первые дни после распределения я часто грезил подводной лодкой, которую впервые увидел еще до поступления в училище. Это была «Л-55», стоявшая на Неве у Горного института. Помню, я, к своему ужасу, [89]увидел, как в прямоугольные отверстия шпигатов{13}, расположенных вдоль бортов чуть выше ватерлинии, свободно заливалась невская вода, которая, казалось, вот-вот затопит корабль. Я не выдержал и подбежал к вахтенному краснофлотцу, чтобы предупредить его о грозящей катастрофе, а он удивленно выслушал меня, затем рассмеялся и дал мне совет:

–  Вот когда немного подрастешь, парень, приходи к нам на флот, тогда и разберемся, стоит закрывать шпигаты на подводных лодках или нет.

Его ответ меня тогда не успокоил, и я с замиранием сердца продолжал смотреть на первый в моей жизни подводный корабль, искренне опасаясь за его плавучесть. Вряд ли я мог тогда предположить, что судьба навсегда свяжет меня с подводным флотом…

Теоретические занятия на подводном секторе были исключительно увлекательными, благодаря энтузиазму его командира Д.М. Вавилова. Он внятно объяснял нам, какое огромное значение приобретут в будущей войне подводные лодки; много и увлекательно рассказывал о них, сравнивал с надводными кораблями и неоднократно подчеркивал их преимущества, чем окончательно убедил нас в том, что в современной войне подводные лодки - сильнейший вид оружия на море. Неоднократно Вавилов приводил в пример немецкий подводный флот, который едва не поставил на колени владычицу морей Великобританию в Первую мировую войну.

Вдохновленный примером своего учителя, я с нетерпением ждал практического применения новым знаниям.

Особенно глубоко врезалась в память наша первая морская практика летом 1934 года, которую мы проходили на Севере. Это было испытание наших знаний и воли, которое настолько поразило юношеское воображение, что не забудется никогда. А дело было так…

В Ленинграде нас «погрузили» в товарные железнодорожные вагоны и отправили в Архангельск. Ехали мы медленно, останавливаясь на всех станциях, полустанках [90] и разъездах. Наконец, после бесконечных дорожных приключений мы добрались до места назначения.

Неподалеку от архангельского вокзала, на зеркальной глади полноводной Северной Двины, красовался учебный корабль «Комсомолец». При беглом взгляде он очень напоминал крейсер «Аврору» - такие же, как у него, три высоких трубы и две стройные с длинными реями мачты, которые свечами врезались в северное небо.

У стенки речного порта нас ожидали буксиры с сухогрузными баржами, на которых мы добрались до борта «Комсомольца». Из внутреннего убранства корабля мне особенно запомнились уютные кубрики с весьма оригинальными креплениями спальных коек.

Сразу по прибытии на корабль каждому из нас выдали кусок двойного брезента, узкий и тонкий пробковый матрац, толстое шерстяное одеяло, две простыни и маленькие подушки с наволочками. Помимо этого мы получили две тоненькие дубовые распорки, которые за шесть коротких шкентросов крепились к металлическим кольцам на подволоке кубрика или кррабельного коридора. При отходе ко сну мы должны были приноровиться и наподобие гамака подвесить койку к подволоку на штатное место. Койки располагались в два яруса. На койку мы укладывали матрац, заправляли его простыней, сверху накрывались другой простыней и одеялом.