Боевыми курсами. Записки подводника

Белоруков Николай Павлович

Впервые спустившись в центральный пост в должности командира, я прошел в командирскую каюту, ставшую теперь моей, и с удивлением увидел на столике букет чайных роз. Я был ошеломлен. Заботливые матросские руки сорвали их и принесли сюда, на подводную лодку, в знак уважения и доверия. Значит, дело только за мной. Они верят в меня и ожидают решительных и смелых действий. Я поклялся оправдать их доверие.

Сев за стол, я вдруг остро почувствовал, как свинцовая тяжесть неощутимой доныне ответственности легла на мои плечи. [83]

Шла война, наступил наиболее тяжелый ее период. Теперь рядом со мной не будет человека, который следил бы за моими действиями

и, если нужно, подсказал, поправил. Теперь десятки матросских глаз будут смотреть только на меня, ждать только моих решений, моих приказов, которые должны быть предельно четкими и правильными.

Командовать подводной лодкой всегда непросто, а в военное время - тем более. Кажется, хорошо знал всю команду, неплохо знал корабль, служил на нем старпомом три года, был неплохо теоретически подготовлен к использованию торпедного и артиллерийского оружия, однако практически, в бою, его еще не применял, да и не ожидал столь скорого подчинения всего корабля.

Мною владело растущее чувство огромной ответственности, которое заставило подтянуться и держать себя в руках. Я с шумом вдохнул. В каюту зашел комиссар. Я поделился с ним своими размышлениями и переживаниями. Он прекрасно понял меня и во всем поддержал.

Павла Николаевича я знал еще до войны, с осени 1937 года. Он в то время служил на подводной лодке «Д-6» штурманским электриком. За отличные показатели в боевой и политической подготовке он уже тогда был удостоен высшей награды Родины - ордена Ленина. В начале Великой Отечественной войны, после успешного окончания Военно-политической академии имени В.И. Ленина, его назначили комиссаром санитарного транспорта «Львов». В конце 1942 года он стал комиссаром подводной лодки «С-31».

Нашему сближению с Павлом Николаевичем способствовала схожесть взглядов политических, военных и житейских. Немалую роль в этой продолжающейся многие годы дружбе играло и то, что мы оба были земляки, уроженцы одних и тех же мест.

Человек добродушный, когда надо, комиссар умел проявить твердость, настойчивость и принципиальность. В самых трудных условиях боевой обстановки на него можно было положиться.

Итак, с Павлом Николаевичем, моим «наоборот», как нас дружески называли в бригаде, я подружился быстро [84] и надолго. Эта дружба всегда помогала нам в трудных боевых делах…

–  Главное, команда хорошо знает тебя и верит тебе, - заключил он нашу беседу.

Мы поднялись на падубу.

–  Товарищ командир подводной лодки, - подчеркнуто и не по уставному громко доложил лейтенант Егоров, - команда по вашему приказанию построена.

Обходя строй, я внимательно вглядывался в хорошо знакомые мне лица матросов, старшин и офицеров - все они по-прежнему были спокойными и бодрыми, все по-прежнему горели единственным желанием - скорее в море.

Лейтенант Егоров перед строем зачитал приказ народного комиссара Военно-морского флота Н.Г. Кузнецова о назначении меня на должность командира подводной лодки «С-31». Команда оживленно встретила это сообщение, вселив в меня дополнительные силы и уверенность, в которых я так тогда нуждался.

Перед ужином ко мне обратился комиссар.

–  Знаешь что, - начал Павел Николаевич. Эти два слова были у него как бы вступлением к решению любого серьезного вопроса.
– Мне бы хотелось знать побольше о твоей жизни, это может в значительной степени облегчить нашу совместную службу.

Я охотно согласился поговорить. Вечером мы уселись в нашей каюте. Павел Николаевич достал из кармана кителя портсигар, вынул папиросу, с наслаждением сделал несколько

затяжек, прошелся по каюте и сел на диван, показав этим свою готовность слушать меня.

Устроившись в кресле поудобней, я тоже закурил и начал свой рассказ.

Родился я 1 сентября 1914 года в городе Ветлуге. Кстати, Ветлуга впадает в реку Волгу, в честь которой названо наше нынешнее пристанище. Именно там, на Ветлуге, в раннем детстве со мной произошел случай, после которого я стал почитать силу воды и испытывать непреодолимую тягу к ее безграничной красоте.

Помню, однажды я сидел вместе с мальчишками на крутом берегу Ветлуги и смотрел на ее быстрое течение [85] и далекий горизонт за рекой. Потом вдруг побежал к реке, бросился в воду и поплыл к мереже, которая находилась метрах в тридцати от берега. Я не справился с течением, и меня понесло вниз по реке. Я стал тонуть. На мое счастье, на меня обратили внимание мальчишки постарше и вытащили из воды. После этого случая воды я не боялся, но стал относиться к ней с искренним уважением…

Мой отец всю жизнь был пчеловодом-инструктором. Выходец из бедной крестьянской семьи, он рос без отца. Большую роль в его воспитании и образовании сыграл лесничий, у которого моя бабушка работала экономкой. Отец очень любил пчел и прилагал много усилий для развития пчеловодства, ведь тогда это было предприятие государственного значения. Очень много он сделал в районе для того, чтобы перевести пчеловодство от колод к рамочным ульям, и в 1905 году даже опубликовал статью «Переход крестьянина от колоды к рамчатому улью» в журнале «Обозрение пчеловодства». Его заслуги многократно были отмечены еще в царские времена, а после Великой Октябрьской революции его способности получили возможность для стремительного развития. Он умел мастерски заставлять пчел отстраивать и заполнять медом соты, прикрепленные к стеклу в виде пятиконечной звезды, герба Советского Союза или РСФСР. На выставках эти экспонаты всегда вызывали повышенный интерес посетителей. Также он был активным общественником, его неоднократно избирали в Ветлужский городской совет трудящихся, он был членом президиума горсовета.

Часто отец брал меня в служебные командировки. Мы пешком ходили с ним по деревням и селам Ветлужского района, от одного пчеловода к другому. В этих путешествиях я глубже узнал сельскую жизнь и сложность работы на земле.

Моя мать вела домашнее хозяйство и занималась нашим воспитанием. Все силы и всю любовь одна отдала нашему воспитанию, а в семье нас было восемь детей.

Хоть и был я в семье единственным сыном, родители меня особенно не опекали. При каждом удобном случае подчеркивали, словно стараясь кому-то доказать, что [86] единственный сын растет не баловнем и что они воспитывают меня в духе любви к труду.

Действительно, с раннего детства я работал в небольшой колбасной мастерской у брата моего отца: покупал мясо и вместе с соседскими мальчишками (за отсутствием лошадей) крутил ворот пресса{11}, за что ежедневно получал шмат свежей колбасы, а в десять лет я уже косил наравне с взрослыми. Правда, за колбасную мастерскую дядьку моего раскулачили, лошадей отняли. А в тридцать седьмом мне это аукнулось: однажды ночью меня вызвали в НКВД и допрашивали там несколько часов подряд, пытаясь выведать контрреволюционные настроения моего дяди. Я уж, стыдно признаться, подумал, что не выпустят, даже перед уходом жену предупредил, чтобы не ждала, но, поскольку еще в анкете при зачислении в училище я честно указал все обстоятельства этого дела, вроде все обошлось. Ну, да что вспоминать…