Боевыми курсами. Записки подводника
Шрифт:
Большинство моряков считали, что от качки хорошо помогает селедка и сухари. Поэтому многие во время качки набирали себе селедки, благо она в бочках стояла у нас непосредственно в отсеках - бери, ешь сколько хочешь, и вместе с сухарями уписывали ее на койке или прямо на вахте. Кроме того, все обожали тарань - и без конца то тут, то там открывались жестяные круглые банки, и тарань поглощалась в неимоверных количествах.
После двенадцати часов ночи работы на корабле, как правило, не было, в это время матросы обычно собирались в первом отсеке, слушали сводки Совинформбюро, читали
Развод дежурно-вахтенной службы проводили в центральном посту. После окончания разводки верхняя вахта проворно выбегала наверх, сменяя товарищей.
Ветер все усиливался. Он ревел и неистовствовал, срывая гребни волн и осыпая поверхность моря водяной пылью. Подводная лодка шла против волны, ее нос то взлетал вверх, то стремительно падал вниз. Огромная волна, обрушившись на кормовую палубу подводной лодки, стала быстро передвигаться к мостику, сметая все на своем пути. Не прошло и нескольких секунд, как она накрыла ограждение боевой рубки и вся верхняя вахта оказалась под водой. Там, где только что находилась подводная лодка, осталось одно лишь пенящееся белое пятно. Казалось, наступил роковой конец…
Подводная лодка с дифферентом на нос все более зарывалась под воду, и вот-вот должна была неминуемо уйти на глубину. На миг показалась оголенная корма с медленно вращающимися винтами, дифферент стал медленно переходить на корму, из пенящейся воды показались стальные угольники сетепрорезателя, леер радиоантенны, сигнальщики, мостик, пушка и, наконец, носовая палуба. Теперь создавалось впечатление, что подводная лодка сейчас оторвется от поверхности бушующего моря и взлетит на воздух. Но это также продолжалось всего лишь миг, и вновь следующая волна, выше и длиннее прежней, опять накрывала корабль, захватывала в свои могучие объятия.
Теперь на вахте стоял, как всегда, невозмутимый старпом, несколько лет проходивший на торговых судах и видевший немало бурь и штормов. На нем был кожаный на меху реглан, на голове крепко сидела старенькая меховая шапка, шею укутывал синий вязаный шарф.
– Ишь ведь, как валяет! Да, солидный штормяга!
– восхитился Борис Максимович, не испытывая, казалось, никакого неудобства.
– А вас не укачало?
– с сочувствием обратился старпом к Козелу, повисшему на крупнокалиберном пулемете ДШК.
– Нет, нисколько!
– уверенно ответил Козел, при этом явно страдая от очередного приступа морской болезни. Справедливости ради надо сказать, что на мостике, на ветру, ощущение морской болезни действительно [233] было не таким мучительным, как в отсеках, и качка переносилась легче.
Поясню, почему вестовой Козел оказался на мостике. Дело в том, что по ночам он нес вахту кормового наблюдателя. При этом нередко приводил в замешательство вахтенного командира и остальных наблюдателей внезапными безмолвными поворотами туловища то в одну сторону, то в другую или вовсе резко приседая на корточки. На замечания вахтенных командиров он безапелляционно отвечал, что так ему лучше видно горизонт. По-видимому, в силу возраста, психологического состояния и недостаточного образования он не совсем понимал ответственность возложенной
– В этом районе всегда штормит, и волна какая-то крутая. Это не то что плавная океанская качка, - многозначительно заметил Марголин и, поправив на шее раскачивающийся из стороны в сторону бинокль, перешел на другой борт.
Наступило время смены вахты. Невзирая на шторм, наблюдатели и сигнальщики бодро заступили на вахту, а сменившиеся в предвкушении тепла и отдыха быстро спустились в центральный пост. Я покинул мостик вместе с ними, решив посмотреть, как себя чувствует команда.
У некоторых вновь прибывших членов экипажа, впервые испытавших такую сильную качку, морская болезнь проявилась вялостью, сонливостью, тошнотой и отсутствием аппетита, но работоспособности они не теряли и от своих обязанностей не отказывались.
В первом отсеке, несмотря на активную вентиляцию, воздух оставался спертым. Качка здесь ощущалась сильней, чем во втором отсеке. Многие матросы отрешенно лежали на койках, мучаясь морской болезнью. Не было слышно оживленных разговоров и задорного смеха.
У носовых торпедных аппаратов вахту нес торпедист Алексей Ванин, пришедший к нам совсем недавно вместо Кости Баранова, ушедшего на фронт в морскую пехоту. Слабый свет электроламп, размещенных на подволоке отсека, подчеркивал напряженные черты его лица.
– Как себя чувствуете?
– обратился я к Ванину. [234]
– Нормально, товарищ командир, - ответил Ванин и немного погодя добавил: - А вот Мокрицын чувствует себя неважно.
Мокрицын лежал на нижней койке, у переборки второго отсека. Вид у него действительно был неважный. Бледное лицо выражало немыслимое страдание. Увидев меня, он попробовал подняться, однако я его остановил.
– Извините, товарищ командир, опять не выдержал… - виновато проговорил он, - после погружения я отойду, обязательно отойду.
– Ничего, ничего, товарищ Мокрицын. Не надо извиняться, мы знаем, что вы все наверстаете, не волнуйтесь… Старайтесь не думать об этом. Чего бы вам сейчас хотелось поесть?
– Спасибо, товарищ командир, ничего не нужно, - болезненно поморщась, ответил Мокрицын.
Упоминание о пище, судя по выражению его лица, оказалось лишним.
После каждого погружения подводной лодки Мокрицын быстро оживал и с подчеркнутой старательностью нес вахту у вертикального руля и работал по обслуживанию механизмов и уборке отсеков, что называется, за двоих. Его напарники, рулевые Беспалый, Казаков и Голев, никогда не сетовали и безропотно несли за него рулевую вахту. Это была взаимная товарищеская выручка.
Побеседовав с остальными, свободными от вахты матросами, я стал с трудом пробираться в седьмой отсек. Дело оказалось не простым: меня бросало из стороны в сторону, ноги скользили по стальной палубе, и приходилось то карабкаться, будто на высокую гору, то съезжать с нее вниз. Стараясь уловить благоприятный момент, когда палуба не уходила из-под ног, я пробирался дальше, хватаясь за разные предметы и механизмы. С большим трудом, проделывая эквилибристические упражнения, добрался до седьмого отсека.