Бог Ярости
Шрифт:
Мне следовало держаться подальше.
Я действительно не должен быть здесь…
Сердцебиение учащается, когда я замечаю Брэна, спешащего ко мне. Он знает точное место, где я обычно жду.
Черт побери. Как же я скучал по нему и его утонченному присутствию. Простые черные шорты и серая футболка не скрывают его подтянутого телосложения.
Волосы в беспорядке, бессистемно спадают на лоб, что делает его более человечным, а не заносчивым.
Он останавливается передо мной, и выражение его лица медленно меняется с гнева на… мягкость?
— Мы могли бы встретиться в пентхаусе. Тебе не обязательно было приходить сюда. Не то чтобы я не хотел, чтобы ты был здесь…
Я смотрю на него и молчу. Я не верю себе, что не сорвусь прямо сейчас.
— Николай, послушай, — он огибает мотоцикл и встает передо мной. — Есть много вещей, о которых я хочу с тобой поговорить. Я поговорил со своими друзьями, с Глин и…
— Заткнись, мать твою, — я хватаю его за горло и пихаю к стволу дерева. — Я здесь не для того, чтобы разговаривать.
Я прижимаюсь губами к его губам, и он издает изумленный звук, но я проглатываю его. У него вкус лимона, имбиря и меда.
Он ощущается как моя неминуемая гибель.
Я прижимаю свой язык к его языку, причмокивая, потягивая и покусывая, пока он не застонет.
Он стонет для меня так, будто чертовски ждал этого. Как будто он уже не заменил меня кем-то другим.
— Нико… подожди, — он отрывает губы.
— Мне надоело ждать, — я гонюсь за его ртом, а потом снова захватываю его. Он тянет меня за волосы, но я ничего не чувствую. Никакой боли. Никаких мыслей.
Только чертово слепое собственничество.
Извращенное желание.
Потребность обладать им, впивается в меня когтями, как чертов зверь.
Я отрываю свои губы от поцелуя и поворачиваю его, затем прижимаю лицом к дереву, мои пальцы обхватывают его затылок. Я стягиваю с него шорты, обнажая задницу.
— Николай…?
Мои губы оказываются рядом с его ухом, и я дышу так резко, что это звучит почти как рык.
— Скажи мне остановиться. Это твой единственный шанс сделать это. Скажи, что больше не хочешь меня. Скажи это, и я уйду.
— Дело не в этом… — его прерывистый выдох отдается в воздухе, словно мой собственный афродизиак.
— Если дело не в этом, закрой свой гребаный рот.
— Что случилось…?
— Заткнись, — я вытаскиваю свой член, который был твердым с тех пор, как я его увидел, и сплевываю на руку. — Смазки нет. Придется обойтись этим.
Он издает утвердительный звук, но заканчивает ворчанием, когда я проталкиваюсь сквозь тугое кольцо мышц.
Мое тело, которое было нехарактерно мертвым в течение последних двух недель, оживает, когда я оказываюсь в нем.
— Блять, — прорычал я, впиваясь зубами в его горло.
Брэн поворачивает лицо, чтобы взглянуть на меня, и мне это не нравится.
Мне не нравится, как он смотрит на меня этими мягкими глазами, как будто скучает по мне. Как будто он, блять, не заменил меня.
Поэтому
— Нико… — стонет он, когда я задеваю то самое место своим пирсингом. — Черт… мы на улице.
— И все же ты такой твердый, что упираешься в дерево. Тебя возбуждает перспектива быть пойманным.
— Господи… м-м-м… блять… я соскучился по тому, как ты меня трахаешь.
— Заткнись, блять, — на этот раз я обхватываю пальцами его рот. Я не хочу слышать его голос. Не хочу слышать того, что он говорит, и не хочу снова потеряться в нем.
Я просто доказываю свою точку зрения. То, что он принадлежит мне и только мне. То, что он по-прежнему хочет только меня и никогда, блять, не заменит меня.
— Ты мой, Брэндон. Черт возьми, мой. Если ты думаешь, что у тебя есть другой вариант, кроме меня, то у меня для тебя новость, — я кусаю его за ухо, и он стонет, звук заглушается моей рукой. — Ни хрена подобного. Просто знай, что я убью любого, кого ты подпустишь к себе, и трахну тебя в его крови.
Я сжимаю его член и двигаю рукой быстро и грубо, повторяя свой ритм в его заднице. Он подает бедра вперед, затем назад, снова и снова ударяясь задницей о мой пах, пока его безумие не повторяет мое. Шлепки плоти о плоть эхом разносятся в воздухе, пока я трахаю его, грубо и безудержно.
Блять.
Он кончает на мою руку, стонет и пытается что-то сказать, но моя хватка на его рту не дает ему этого сделать.
Даже после того, как он кончил, он продолжает скакать на моем члене, двигаясь взад-вперед, сжимая меня, вытягивая оргазм откуда-то из глубины моей поганой души, а не из тела.
Я кончаю глубоко в него, и он стонет, впиваясь зубами в мои пальцы, а его тело содрогается под моим.
Если я не знал этого раньше, то теперь уверен. Я никогда больше не смогу наслаждаться сексом, если он будет не с ним.
Он, блять, сломал меня.
В прямом и переносном смысле.
В моей голове все еще царит чертова неразбериха, даже когда я выхожу из него. Моя сперма стекает по его яйцам и бедрам, и мне хочется вернуть ее обратно в него, как я обычно делаю, но дело не в прикосновениях.
Речь идет о том, чтобы доказать свою точку зрения.
Когда я убираю руку, губы Брэна тянутся к моим, но я делаю шаг назад и оказываюсь вне пределов его досягаемости.
Я никогда не видел его таким обиженным, таким растерянным, каким он выглядит сейчас. Все удовольствие исчезло, и он смотрит на меня медленно, настороженно, словно впервые видит мои глаза.
Мы сталкиваемся, когда он оказывается лицом к лицу со мной.
Я беру его за руку, и он напрягается, когда я снимаю часы и проверяю, что под ними. Там есть старый шрам, но новых я не вижу. Хотя, возможно, он делает это скрытно, как, например, с чертовыми порезами от «бритья».