Богдан Хмельницкий
Шрифт:
Коммиссары оскорбились этим.
«Ясное дело,—говорили между собою молодые дворяне,—что Хмельницкий хочет
унизить нас пред чужеземными послами и перед всею чернью. Это обида Речи-
Посполитой!»
«Нельзя противиться, — возразил старик Кисель,—мы в руках Козаков. Не спорьте,
господа, о месте, чтоб нам не испортить всего дела».
10-го февраля назначен был день для аудиенции. Часов в двенадцать утра вышли
послы на площадь. Хмельницкий
материею кирпичного цвета. Гетман был покрыт бунчу-
17*
260
ками. Вокруг него полковники, каждый с своею булавою, и вся старшина. Народ и
простые козаки толпились на улице и на крышах домов. Выли здесь и чужеземные
послы. Когда коммиссары появились, загремели бубны и • трубы. Кисель подошел к
Хмельницкому, неся в одной руке королевскую грамату, а в другой булаву, осыпанную
сапфирами.
«Его величество, — начал оп, — посылает ясновельможному гетману и всему
войску запорожскому свою королевскую милость».
Это был приступ приготовленной речи. Один из полковников перебил его словами:
«Король як король, але вы королевенята, броите много, и наброплисте, и ты,
Киселю, кисть от костей паших, одщепывся и пристав до ляхивъ».
Хмельницкий приказал ему замолчать. Помахивая булавою, отошел полковник с
негодованием.
Тогда воевода подал Хмельницкому грамату на гетманство и булаву, а хоруюкий
новгородсеверский, молодой Кисель, поднес красное знамя с изобразившем белого
орла и с подписью Johannes Casimirus Рех. Хмельницкий принял и поблагодарил.
Грамата была прочитана всенародно J). Но вдруг в толпе раздались голоса:
«На вищо вы, ляхи, принесли нам си цяцьки? Знаем мы вас; хочете упьять нас у
неволю приборкаты!»
Джедзкалий выступил на средину и поддерживал народный говор.
«Хочуть нас уловиты,—говорил он,—щоб мы ярмо панське з себе зкинувши, упьять
надилы. Нехай злизнуть ваши солодки дары: узко теперь нас не зануздаете; не словами,
а пиаблею росправимось, коли хочете! Майте вы соби свою Польшу, а Украина нам,
козакам, нехай зостаеться».
Хмельницкий закричал на него с досадою:
«Я придумав був що-сь сказаты панам, а воны одвит у мене з головы выбилы!»
Потом он обратился к панам и сказал:
«А що сталось, те сталось, треба то злому часу приписать!».
Сказав это, он пригласил коммиссаров на обед.
Пред обедом Кисель хотел докончить свою речь, которую прервали козаки на
площади.
«Ваша вельмозкность,—говорил он,—принимаете от короля большие знаки
благоволения. Его величество
проступки, обещает старинную вольность греческой религии, умнозкеиие козацкого
реестрового войска и восстановление презкних прав и преимуществ войску
запорожскому, а вам дарует начальство над войском. Его величество надеется, что вы,
как верный слуга и подданный, употребите с своей стороны все старание, чтоб
остановить дальнейшие смуты и кровопролития, будете внушать хлопам повиновение
и немедленно приступите к переговорам с нами, коммиссарами его королевского
величества и РечиПосполитой».
Хмельницкий отвечал:
«Благодарю его королевское величество за милость, оказанную чрезъ
См, грамату в Пам, киевск. коми., I, 361—366.
261
ваших милостей: благодарю за вручение команды над войском и за прощение моих
проступков, за все нижайше благодарю! Но что касается коммиссии, то трудно теперь
начать переговоры: войско не собрано, полковники и старшины далеко, а без них я не
могу и не смею ничего делать».
За обедом разговор стал живее.
«Идет дело о здоровьи моем,—сказал Хмельницкий, — потому что я не получил
удовлетворения от Чаплинского и Вишневецкого; надобно непременно, чтоб один был
мне выдан, а другой наказан: от ннх вся причина кровопролития и смут. Виноват и пан
краковский -— Потоцкий, зачем меня гнал, когда я унес душу в днепровские ущелья;
но он получил свое. Виноват и пан хорунжий Конецпольский за то, что у меня похитил
отчину, Украину лащовщикам раздавал; а они обращали в хлопов заслуженых у Речи-
Посполитой молодцов, грабили их, вырывали им бороды, запрягали в плуги; но он не
так виноват, как первые два. Изо всего этого ничего не выйдет, если одного не накажут,
а другого мне сюда не пришлют: иначе, або мини з войском запорожским пропасты, або
земли ляцкий, всим сенаторам, дукам, королькам и шляхти згинуты. Мало ли этого, что
кровь христианская льется! Литовское войско истребило Мозырь и Туров; Януш
Радзивилл сажает русских на кол. Я послал туда несколько полков, а Радзивиллу
написал: если он одному из христиан такое сделает, то я то же сделаю четырем стам
пленникам польским, которых у меня много, и заплачу за свое».
Ксендз кармелит Лентовский, приехавший с коммиссарамн, заметил:
«Ваша вельможность! быть может, вести эти из Литвы не совсем верны».
Тогда Вешняк, Чигиринский полковник, крикнул на него.