Богдан Хмельницкий
Шрифт:
В пятницу, 10-го августа (20-го и. ст.), утром Хмельницкий, в сопровождении сотни
знатнейших Козаков, прибыл в польский лагерь вместе с своим сыном Тимофеем. Его
подвели к шатру; по некоторым известиям, паны уверяли короля, что он явится с
трусливым и униженным видом, сложа на грудь руки, переводя дыхание. Паны
обманулись 3).
Хмельницкий вошел бодро, с уважением к особе государя, но и с чувством
собственного достоинства. Преклонив одно
«Много уже лет, напяснейший и могущественнейший государь, всемилостивейший
отец подданных своих, много уже лет свирепая и коварная ненависть почти всех
польских панов обращена была на нас, верных слуг твоих. Всеми возможными
средствами они топтали привилегии наших старшин, считали Козаков запорожских не
войском величества твоего, а своими рабами. Священники наши были для них хуже
мухаммедан; захватив в государстве власть, при блаженной памяти короле Владиславе
Г, они не давали нам вознести свободный голос на сейме; насилия, убийства,
крайния, оскорбления всякого рода мы претерпевали от них безнаказанно. Прости
смелости моей речи, государь милостивый: мы не обманывали благосклонного твоего
слуха представлением причин, вынудивших нас защищать жизнь свою. Терпение
*) Собр. госуд. гр. и дог., III, № 143, стр. 450—454. — Рук. И. П. Б. № 90 разнояз. F.
X» 5.
2)
Staroz. polskie, I, 265.
3)
Histor. ab. exc. Wlad. IV, 50.
321
наше потерялось: мы принуждены были заключить союз с чужеземцами и
употребить их помощь против шляхетства. Как . осуждать нас за это, когда мы
защищали жизнь свою и имущества, чтб свойственно всякому животному? Скот, если
его мучат, бодается! У меня в мысли никогда не было поднимать оружия против вашего
величества, государя нашего милосердого и неповинного в страданиях наших. Мы
восстали против тех только, которые презирали Козаков, как пресмыкающихся,
угнетали нас, как самых последних рабовъ» :).
Хмельницкий произносил эту речь с жаром.
Король, сохраняя важность своей особы, молчал 2), только ласково протянул руку;
Хмельницкий поцеловал ее с почтением. Тогда литовский подканцлер Сапега отвечал
ему от лица короля:
«Что было и кто в том виноватъ—того невозможно разобрать, даже н вспоминать об
этом более не будем. Его величество, наияснейший король не хочет раздражать никого;
его монаршая милость, как врачевство, все исцеляет; подобно солнцу, освещающему и
добрых и злых, добрый монарх благодетельствует своим подданным, и кротким и
строптивым, и прощает
трудами на пользу отечества» 3).
Вышедши, Хмельницкий повидался с канцлером и), но в чем состояла их беседа—
неизвестно. По другим известиям, также современным, передаваемым лицами, близко
стоявшими к событиям, Хмельницкий иначе держал себя перед королем. Он упал к
ногам государя, заливаясь слезами; произносил долгия речи, но в кратких словах
выразил свое смирение: «не так думал я приветствовать ваше величество!—сказал он:
—но что сталось, то сталось; прости, милостивый король». Король отвечал ему:
«довольно тебе быть нашим неприятелем. Мы допускаем тебя к нашей милости и
отпускаем все вины тебе и всему войску запорожскому. Вознаградите за все нам и
Речи-Посполитой верною службою своею. Уведи свое войско прочь немедленно!»
Хмельницкий сказал: «Горазд, милостивый королю!» Король'вышел, а сенаторы
потребовали, чтоб Хмельницкий присягнул на верность королю и Речи-Носполитой.
Хмельницкий соглашался, но с тем, чтоб и король с своей стороны утвердил договор
присягою. Сенаторы убедили его отступиться от этого домогательства, так как
окончательное утверждение договора принадлежит не королю, а сейму, н если бы сейм
не утвердил договора, то этот договор не имел бы обязательной силы и для противной
стороны. Хмельницкий, сидя с сенаторами, присягнул в верности королю и Речи-
Посполитой. Это была уже последняя, окончательная присяга с его стороны. Тогда,
наконец, подканцлер Сапега произнес речь, изложенную выше.
Московский дьяк Кунаков, описывая это событие сходно с последним описанием,
передаваемым поляками, прибавляет, будто в это время разом с Хмельницким посещал
короля Яна Казимира и крымский • хан с ассистенцией» в триста человек, а польский
король встречал и провожал его съ
1)
Histor. ab. exc. Wlad. IV, 51.
2)
Bell, zcyth. cosac., 71.
3)
Истор. о ирез. бр.
4)
Annal. Polon. Сииш., I, 149.
H. КОСТОМАРОВ, кн. IV.
21
322
большим почетом. Но вероятно Кунаков получил здесь неверное известие, потому
что если бы действительно хан посещал короля, то не было бы необходимости полякам
утаивать этого в своих известиях. Вероятнее другое известие, что взаимные
любезности между польским королем и крымским ханом ограничились тогда