Богдан Хмельницкий
Шрифт:
тотчас отрядил па правый берег значительные под-
106
крепления под командой Лаща и краковского воеводы, а 4-го августа объявил
генеральный штурм.
Козаки отбивались дружно и удачно и удивляли врагов своими военными
хитростями. Около окопов вырыты были круглые ямы и не один поляк падал туда
стремглав; лежавшие на брюхе козаки палили в неприятеля по ногам или хватали его
живьем; другие, выскочив из обоза, смешивались с реестровыми, посылали
по направлению к табору, потом, давши пройти вперед полякам, палили по ним в тыл.
Битва продолжалась день и ночь. Поляки были отбиты и увидели, что нет никакой
возможности взять козацкого табора приступами; только голодом можно было победить
осажденных.
На другой день козаки готовились встречать Филоненка. С радостью победителей,
они расставили везде по валам стражу, втащили еще на вал несколько пушек, в надежде
отражать нападение, когда враги возобновят его во время входа в обоз
вспомогательных сил, приводимых Филоненком. Но Филоненко должен был выдержать
предварительную схватку на правой стороне Днепра. Поляки, поставленные там,
приветствовали его,—говорит дневник,—фейерверком из пушек и мушкетов. Правда,
Филоненко искусно отклонился от битвы, бросился к Днепру, быстро овладел челнами
и веслами и поплыл прямо к обозу, но зато, впопыхах, потерял часть продовольствия и
пороха. Он приблизился к козацкому обозу уже ночыо. Тогда поляки грянули всеми
силами, стараясь не допустить его войти в обоз. Одни из них дрались с защитниками
входа в обоз, другие с Филоненком, который туда силился пробиться. Дело кончилось
при солнечном восходе. Поляки должны были отступить; Филоненко прошел в обоз, по
так много потерял продовольствия и пороха, что привезенного едва хватило козакам на
два дня. Вместо торжества и одобрения за храбрость, его встретил ропот. Польский
дневник говорит, будто козаки, в наказание за растраченное продовольствие, посадили
его на цепь.
Лишившись надежды на продовольствие, козаки опять вступили в переговоры с
поляками. Гуня уже не является здесь действующим лицом. И он и Филоненко как
будто исчезают. Так как оба впоследствии являются в Московской Земле, то, без
сомнения, в это время они убежали из табора. «"Victor dat leges! (победитель дает
законы)—закричал польный гетман, ударив рукою по сабле, когда встречал козацких
послов:—высылайте ко мне своих знатнейшихъ». По этому приглашению к нему
явился Роман Пешта, которого имя впоследствии является, как имя предателя Богдана
Хмельницкого и доносчика на своих товарищей. «Мы просим,—сказал он,—чтоб
козаках состоялась новая конституция, а прежняя была отменена». Полковники
осажденных под Старицею Козаков, Роман Пешта, Иван Боярин и Василь Сакун,
присягнули, от имени всего своего войска, до решения королевского повиноваться
коронному гетману и не принимать в козачество посполитых. Сверх того, как
реестровым, бывшим при польском войске, так и находившимся в осаде, велено
взаимно присягнуть в том, что они не станут делать друг другу оскорблений.
По просьбе Козаков, в Киеве 9-го сентября назначена рада в присутствии коронного
гетмана. Разумеется, расеуждения Козаков не могли быть свободны. На этой раде
выбрали четырех послов к королю: Романа Половца,
107
Ивана Боярина, Яца Волченка и Богдана Хмельницкого. В инструкции, данной им,
они не смели уже, как делалось прежде, просить возвращения стародавних вольностей,
умоляли только оставить им грунты и имущества и обязывались во всем повиноваться
воле правительства.
Спустя потом три месяца, 4-го декабря, польный гетман собрал Козаков на урочище
Маслов-Став слушать решение короля и Речи-Посполитой. Козаки лишались своих
прежних прав и не могли выбирать себе начальников. Вместо избранного из их среды
гетмана, как они сами его называли, или старшбго, как титуловали его прежде поляки,
назначили им коммиссара шляхтича: первым таким коммиссаром был тогда Петр
Комаровский. Полковники на шесть полков назначены были также из лиц шляхетского
звания: в Переяславский-—-Станислав Сикиржинский, в Черкасский—Ян Гижицкий, в
Корсунский—Кирилло Чиж, в Белоцерковский—Станислав Ралевский, в Чигиринский
—Ян Закржевский; войсковыми асаулами были лица из Козаков, но особенно
отличившиеся верностью Речи-Посполитой: Ильяш Караимович и Левко Вубновский.
О писаре не говорится. Прежний писарь, Богдан Хмельницкий, означен в числе
сотников Чигиринского полка; он, быть может, был понижен в достоинстве за участие в
двух последних восстаниях, так же точно, как и другие два, бывшие полковниками,
Роман Пешта и Иван Боярин, лишились своих полковничьих должностей и сделаны:
первый—Чигиринским полковым асаулом, а второй—Каневского полка сотником. В
числе сотников Черкасского полка означен Богуш (по другим актам Бокун) Барабаш.
Вместо Трехтемирова, назначен главным местом управления козачества Корсун х).
Главные предводители восстания, Остранин и за ним Гуня, убежали в Московское