Богдан Хмельницкий
Шрифт:
братия никогда не думала; братия бессмысленным криком на все соглашается, сама не
замечая собственного своего вреда» 1).
Пану, заправлявшему сеймиком, помогало то, что у него во дворе обыкновенно
служила небогатая шляхта, и эта шляхта, имея право голоса на сеймике, сообразно
своему званию, ехала с паном, своим патроном и, при случае, готова была обнажить
сабли. Бывало и так, что другой пан, противник первого, подбирал себе на том же
сеймике
Подобную сцену описывает, между прочим, в своих записках Альбрехт Радзивилл 2);
она происходила в 1645 году на сеймике в Острове. Спор возник между двумя
сторонами: пана Ролсанского и пана Яблоновского, по поводу выбора их в послы. Едва
Яблоновский вошел в костел, как его приветствовали выстрелом, потом выстрелы
повторялись один за другим; трех человек убили у дверей костела,
1) Siarcz. Obr. wieku panow. Zygm. III, t. II, 26B.
– ) Раш. Albr. Radziw., II, 179.
8*
116
пятьдесят ранили. Важным доказательством политического развращения Польши в
те времена служит то обстоятельство, что паны не скрывались со своими интригами, не
делали тайны из своих подкупов. Сеймовые послы получали от панов жалованье и
подачки, обязываясь говорить и действовать в их пользу: этого не ставили им в
преступление или бесчестие. Современник Владислава IV, Лещинский, переходя с
должности подскарбия на должность коронного подканцлера, нуждаясь в квитанции,
увольняющей его от прежней должности, подкупил подарками и деньгами всю
польскую Избу. Когда представлено было дело о его квитанции, все закричали: «згода!»
(согласен), вдруг один закричал: «нет згоды». Лещинский, держа в руках реестр, в
котором было отмечено, кому сколько дано, закричал: «а какому же такому-сякому
сыну я не дал?» Но тот, который произнес: «нет згоды», утаился, потому что и он взял с
Лещинского и был записан в реестре *).
Все такие беспорядки существовали в Польше и прежде, усиливаясь по мере
общественной порчи. Но прежде у поляков был дух удальства, предприимчивости,
воинственности, страсть к деятельности, порыв к подвигам, увлечение славою и,
следовательно, вместе с тем, способность к движению вперед, к переменам. Если в
народе есть достаточно энергии к военным подвигам, то эта энергия, при
благоприятном повороте, может обратиться и к внутреннему устроению. В XYII
столетии шляхетская нация как будто устала, духовно утомилась и обращалась к
спокойствию и домашней неге. Шляхтич не
мало думал о славе польского имени; бранные подвиги не прельщали его,, но и к
подвигам гражданским он не чувствовал влечения. Мало было охотников заниматься
общественными вопросами; на сейме всегда почти заседало послов гораздо менее,
нелсели сколько нужно было; в инструкциях, даваемых послам на сеймиках, не было
требований об улучшениях; шляхта стала бояться всяких перемен и хотела только
сохранять то, что у неё было, главное—ея безмятежный покой. Польский дворянин
хотел жить в своем имении независимым корольком, управлять бесконтрольно своими
хлопами, получать с своего имения как можно более доходов, при посредстве иудея,
которого симетический мозг оказывался способнее шляхетского славянского на всякия
корыстные измышления, а главное, поляку-шляхтичу хотелось проводить жизнь как
можно веселее и беззаботнее. «Все мое сокровище,—говорил он словами поэтов
тогдашнего века,—благодушие, танцы, волокитство; съедутся ко мне гости — смех,
шутки, принесут нам из погреба венгерского, сядем мы у камина, заиграют нам в дуды;
на столе мягкий хлеб, домашняя дичина, свежая рыбка—вот наше утешение, вот венец
наш и плевать мы готовы на королей». Пиры, веселость, роскошь, щедрость — то были
черты всего шляхетского общества, от знатнейшего пана до небогатого шляхтича;
каждый пировал по своим средствам. Богатые паны, один перед другим, щеголяли
пирами и щедростью; вошло в обычай не только поить и кормить, но еще и дарить
гостей. Когда король Владислав с знатными панами приехал в 1644 году к Сапеге,
хозяин обдарил гостей на многие тысячи червонцев; пир шел девять, дней; панский
погреб был открыт для каждого, все могли не только пить, но если бы хотели, даже
купаться въ
*) Szajnocha. Отта lata dz. naszych., 241.
117
вине, и всякому из гостей дозволено было брать все, что ни понравится. Дом
краковского воеводы Любомирского был день и ночь открыт для гостей; пир шел аа
пиром, вся шляхта краковского воеводства испытывала там радушное угощение и
возвращалась оттуда с дарами. В том состояла честь и слава польского пана, когда он
умел устраивать пиры, не жалел денег на угощения и подарки, когда у него в доме было
всем весело; зта слава заменила в Польше славу бранных подвигов, которыми
приобретали поляки уважение в своем отечестве в былые времена. «Польские паны,-—