Боги мёртвого мира
Шрифт:
Позади тихо скрипнула дверь. Ройль небрежным жестом кинул прут обратно в жаровню и обернулся к вошедшему. Тем временем Бьёркин с порога окинул взглядом нагого избитого пленника. Сморщился.
— Фу, ну и вонь.
Экко только усмехнулся. Это запах смерти, запах чужих страданий. К такому быстро привыкаешь, как привыкаешь к аромату роз под окном.
— Раздевать обязательно было? Не слишком приятное зрелище.
— Пленники должны знать, что, как только они попадают в эту комнату, у них уже не останется ничего
Король пожал плечами и хмыкнул.
— Как знаешь. Жаль, что женщины в этой комнате появляются редко. Так бы и я появлялся на допросах почаще. — Мужчина отступил от прохода и качнул рыжей гривой в сторону. — Надо поговорить.
Как только советник захлопнул дверь, Бьёркин хмуро сдвинул косматые брови, и его лицо приняло угрожающее выражение. Впрочем, таким оно было почти всегда, что нередко вводило подданных в замешательство, особенно вкупе с громоподобным рыком.
— Ну? Удалось что-нибудь узнать?
— Как я и предполагал, он действует по указке южных правителей. И действует не в одиночку. До имен пока дело не дошло.
— Так, может, было бы проще отпустить его и отправить по его следу теневого духа? Так он приведет нас к своим сообщникам, а заодно и к месту их сбора.
— Он не настолько глуп, чтобы тут же после освобождения кинуться к своим. Скорее, заляжет на дно, обезопасит себя и остальных. На это уйдет время, а я не хочу ждать. Он назовет мне имена гораздо быстрее здесь, под моим чутким присмотром.
Бьёркин потер задумчиво обрубок уха и усмехнулся:
— Засранец! Тебе просто нравится пускать людям кровь!
Экко приподнял уголки губ.
— Не без этого.
— В таком случае иди, развлекайся. И не забывай докладывать. Не хочу спускаться сюда опять.
— Конечно, Ваше Величество.
Бьёркин усмехнулся напоследок, одарил советника понимающим взглядом и скрылся в тенях тускло освещенного коридора, а Ройль смог снова вернуться к своему занятию.
От вида пленника, безвольно повисшего на цепях с опущенной головой в осознании неизбежного, его слабая улыбка стала шире. Бессмертный втянул носом запахи, переполняющие тесное пространство. Запах горящего дерева, сырого камня, холодного пота, мочи и крови, свежей и старой, давно засохшей на полу и стенах. Остатки чужих жизней, собранные в стыках камней.
И он один посреди всего этого. Управляет людскими жизнями, будто возница послушной лошадью. Именно в такие моменты явственнее всего ощущаешь себя богом — когда чья-то жизнь зависит от взмаха твоей руки.
— Можем начать. Мне нужны имена, но если ты назовешь их не сразу, я не сильно расстроюсь.
Что-то изменилось в облике Экко, и это что-то заставило пленника затрястись. Личина равнодушного скучающего аристократа сменилась предвкушением, азартом охотника, которому доставляет огромное удовольствие наблюдать за тем, как жизнь утекает из глаз подстреленного оленя.
Ройль
Допросную комнату огласил первый за сегодня настоящий крик. Вопль боли и ужаса с оттенком обреченности. Пленник задергался в судорожных попытках освободиться, но смог лишь сильнее разодрать кожу на запястьях. Его ступни остались намертво прикреплены к стене без возможности оторвать их от пола. Камень все накалялся, подошвы ног пошли пузырями, кожа оплавилась, склеилась с полом. Боль накрыла все тело, не оставляя никаких других ощущений, сознание затуманилось, и единственное, что пленник мог себе позволить, это отчаянный крик, срывающийся до хрипоты.
Когда разум пленника подобрался к границе своих возможностей, жар стих. Осталась тупая всепоглощающая боль, но пленник был рад и этой передышке. Он хватал ртом воздух, слюна текла по подбородку на грудь, а глаза, распахнутые до невероятных широт, вперились в красное оплавленное мясо, все еще сохраняющее форму ступней.
— Ну, готов говорить?
— Да! Да, я все скажу! Все, что угодно! — надрывно прохрипел мужчина с обращенной к Ройлю гримасой неподдельного ужаса.
— Очень жаль. Я мог бы смотреть на это ооочень долго.
Упиваться чужими страданиями, жить в них — таким богом он будет. Такого бога заслуживает этот отвратительный мир, погрязший в собственном дерьме, во лжи и алчности.
— Прошу вас, не надо! Я все расскажу! — Слова изливались из его глотки кусками, перемежались всхлипами, стонами и каплями слюны. — В таверне! Ко мне подошел мужчина, северянин, предложил поработать… Он заплатил двадцать серебряных за то, чтобы я испортил кузнечное оборудование! И потом платил каждый раз за мелкие поломки… Но я должен был уничтожить оружие, а другие… они хотят сжечь припасы, отравить лошадей…
— Это должно произойти сегодня? Какие склады и конюшни собираются уничтожить ваши люди?
— Королевскую конюшню… и еще всех крупных коневодов… а склады только после сбора урожая…
— Смешно. Неужели вы думаете, что можно этими мелкими пакостями остановить войну? Остановить идею, которая захватила умы северян и стала их неотъемлемой частью? Пара десятков мертвых лошадей не способны пошатнуть решимость северных народов, а потеря провизии лишь придаст им больше мотивации, заставит сражаться отчаяннее. Войну не остановить, никто из вас не в силах помешать мне.