Боги мёртвого мира
Шрифт:
— Это же ребенок! — выкрикнул Келл в толпу.
— …зараза была в дома…
— Она больная?..
— …теперь он тоже наверняка заразился…
— Они не были больны! — снова закричал Келл, пытаясь перекрыть рев пламени за спиной, гул толпы и стук собственного сердца.
— Откуда ты знаешь?
— Я видел больных! Это женщина не была заразна, а вы убили ее!
На миг воцарилась тишина, в которой Келл понял, какую только что совершил ошибку. Десятки лиц были обращены к нему, и ни одно из них не выражало дружелюбия. Кто-то наставил на него отломанный черенок лопаты, а в следующий момент Берт подскочил
— Пора валить.
— Ты чертовски прав, дружище.
Вдвоем они быстро протиснулись сквозь толпу — народ благоразумно пятился при виде сверкающей стали — и что есть сил помчались по плохо освещенной улице в направлении гостиницы. За углом вместе со всеми покупками ждала Нова.
— Они не были больны, — тихо проговорил Келл, прижимая к груди маленькую плачущую девочку. — Простуда или что-то вроде того. Я видел заразу, я бы узнал ее.
Он ожидал услышать упреки в свой адрес или слова протеста, но друзья только печально покосились на девочку.
— Чаще всего людьми движет страх, а не здравый смысл.
— Так что же, теперь они будут убивать любого, кто кашлянет неудачно?
— Будем надеяться, что Инмори скоро покончит с этой болезнью. И тогда снова можно будет кашлять без страха сгореть заживо.
Глава 38. Свои цели
Середина лета теплом не баловала. Опять. Не стоило и надеяться, принимая во внимание неутешительную статистику. Но надежда — это все, что было у Севера. Бьёркин уже и не помнил времен, когда северное лето действительно было теплым, когда хватало одной шерстяной рубахи, чтобы не мерзнуть до самого заката. В те времена он был еще мальчишкой, а с годами воспоминания не становятся отчетливей. Они покрываются все более и более густой пеленой, и в конце концов сложно точно сказать, было ли что-то на самом деле, или это отголосок сна, а может, проекция собственных искаженных представлений.
Но даже то теплое лето из его детства едва ли дотягивает до ранней весны на центральных территориях. Так быть не должно. Каким идиотом надо быть, чтобы не видеть то, что происходит под собственным носом: Север умирает. Ничего не изменится к лучшему, не станет как прежде и даже не останется так, как сейчас. С годами все будет только хуже. Длиннее зимы, холоднее ветры, больше снега и меньше жизни. Спасти этот проклятый леденеющий клочок земли способно только чудо, божественное вмешательство.
— Боги давно покинули Север, — тихо проворчал Бьёркин. — Или им насрать на нас.
— Ты что-то сказал?
Веда, его жена, подняла голову от шитья и теперь хмуро глядела на него выцветшими глазами.
— Ничего. Просто мысли.
Веда хмыкнула и вернулась к работе. Последние солнечные лучи пробивались в комнату мимо вечнозеленой хвои и серых крыш близлежащих построек. Бьёркин засмотрелся на жену. Ее угловатый силуэт на фоне окна словно шаль окутало сияние, седеющие пряди выбились из тугой косы.
— Ну, что ты? — Долгий взгляд мужа не остался для Веды незамеченным. Когда Бьёркин покачал головой, женщина отложила шитье и кивнула на бумаги, которые просматривал король. — Что пишут?
— Ничего хорошего.
Десятки отчетов, и каждый из них вызывал негодование. Бьёркин
— Что, опять нападения?
— Опять. — Бьёркин сделал первый глоток, покатал напиток на языке. Портвейн имел вкус лета — яркий и сладкий. Потом отпил снова. — Сожгли поле. Двенадцать акров ржи. Поджигателей пока найти не удалось, а это значит, что в скором времени мы лишимся еще одного поля.
— Значит, нужно больше дозорных.
— Нужно. А еще нужен Экко. У него это ловко получается, находить преступников по их следам. В прошлый раз ему хватило трех дней, чтобы переловить группу предателей. Печально осознавать, что, когда он в отъезде, дела в Лорнии почти не сдвигаются с места.
Веда поджала губы и ничего не ответила. Хмурая морщинка пролегала между ее бровей и не разглаживалась, даже когда Веда улыбалась. Но годы совместной жизни научили Бьёркина различать настроение супруги.
— Угнетает меня другое. Я просто не понимаю, как могут люди — северяне — предавать свой народ? Как можно променять благополучие миллионов человек на деньги или власть, или что еще им могут посулить эти южные подонки? — Каждая фраза удавалась громче предыдущей, а спокойное до этого лицо монарха исказил гнев. — Во времена, когда нам особенно необходима сплоченность, они сеют своими действиями сомнения в умы порядочных граждан. Во времена, когда нам необходимо напрячь все свои силы перед мощным ударом, они ослабляют нас. Неужели эти ублюдки не осознают всю тяжесть своего преступления? Уничтожение полей не заставит нас отступиться, это лишь означает, что сотни тысяч людей будут вынуждены урезать свой рацион. А ведь народ и так голодает. Дети голодают! Как можно этого не понимать?
Последние слова он чуть ли не выкрикнул. Больная тема, тревожные мысли, что не дают заснуть по ночам.
— Муж. — Веда многозначительно перевела взгляд на двоих детей, которые все это время тихо играли в дальнем конце комнаты. Обе девочки замерли, со смесью испуга и интереса глядя на отца.
— Да, ты права, прости.
Бьёркин пару раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. В такие моменты он особенно ценил невозмутимость и железную выдержку жены, которую по незнанию можно было принять за безэмоциональность.
Они выпили в тишине. Веда плеснула в стаканы по новой порции и тихо сказала:
— Может, они понимают, но их это не заботит.
— Какой тварью надо быть, чтобы собственный кошелек заботил тебя больше, чем жизни сотен людей!
— Это свойственно людям, ставить свои нужды превыше чужих.
— Обычно этим страдают изнеженные южане, которым не нужно бороться за свое существование. Природа и погода благоволят им, они живут в достатке, им не нужно думать о пропитании или заморозках. Поэтому они придумывают себе глупые проблемы: раздувают мелкие ссоры, спорят из-за каждого акра. Люди-одиночки, которых никто другой не заботит. Север же всегда был более сплочен. Мы знаем не понаслышке, что в одиночку на Севере не выжить. И мы умеем думать о других. По крайней мере, мне так казалось.