Богорождённый
Шрифт:
— Да, конечно.
Васен не мог избавиться от впечатления, что они просто повторяют написанные кем–то другим слова. Он по–прежнему не понимал цели нанесённого Оракулом визита.
— Ты, как и твой отец, как и его отец, принесли клятву остаться здесь и защищать это аббатство, защищать меня. И вы исполнили её.
Васен не отвечал. Он был польщён признанием Оракула.
— Ты был со мной дольше всех и почтил память Деррега и Регга. Ты даже стал первым клинком. Но всё меняется.
— Воистину.
— Мир. Я вижу вихрь событий, Васен, но не могу в них разобраться. Боги, их Избранные, боги, что стоят за богами, правила всего сущего, таблицы судьбы. Войны, Васен. Они уже начались в Долинах. Война поглощает Торил. Что–то меняется. И в середине всего этого я вижу тени и растущую тьму, что угрожает всем нам.
У Васена закружилась голова. Он не мог понять слов Оракула.
— Мне сто шесть лет, Васен, — продолжал Оракул. — Куда ты отправишься, когда я умру?
Вопрос напугал Васена.
— Что?
— Пилигримы уже стали посещать нас намного реже. Слишком опасно странствовать по королевству Шадовар. По равнинам бродят чудовища, а когда их там нет, маршируют сембийские войска. Когда я умру, паломников станет ещё меньше.
— Они будут приходить, чтобы увидеть гробницу вашего отца.
— Некоторые, может быть.
— Они придут, чтобы посмотреть и на вашу гробницу, почтить вашу память, работу, которую вы здесь проделали. Свет во тьме, Оракул.
Оракул улыбнулся, и Васен заметил, что улыбка была вымученной. Морщинистое лицо исказилось от воспоминаний о боли.
— Боюсь, этого не станет.
— Вы… умираете?
— Все мы умираем, — ответил Оракул. — Спрошу ещё раз: куда ты отправишься, когда я уйду к отцу рассвета?
Васен покачал головой. Он посвятил себя служению и даже не помышлял о жизни вне долины. У него больше не было семьи, не было настоящих друзей. Паломники и товарищи по оружию уважали его, но не были истинными друзьями. Его кровь и внешность делали его другим. Он проводил жизнь в одиночестве.
— Не знаю. Возможно, останусь здесь. Здесь мой дом.
Оракул улыбнулся, как будто знал, что этого не произойдёт.
— В самом деле. Вот, это должно быть у тебя.
Из кармана своей мантии он извлёк толстую серебряную цепь, на которой висел амулет с розой. Серебро потемнело от возраста.
— Это принадлежало моему отцу…
Васен поднял руки.
— Оракул, я не могу…
— Абеляр Корринталь, повелитель рассвета, мой отец, хотел бы, чтобы это было у тебя. Я об этом знаю.
Васен почувствовал, что краснеет. Он не мог отказать Оракулу. Он наклонил голову, позволяя надеть на себя амулет. От прикосновения символа, который однажды носил повелитель рассвета Абеляр, волоски на его шее встали дыбом.
— Оно поблекло, — сказал Оракул, — но соскреби черноту,
— Я понимаю.
— Тьма в тебе рождена не Эревисом Кейлом.
Васен напрягся.
— Кем тогда?
— Ты отделяешь себя от всех остальных, от всего, кроме своего долга, потому что считаешь, что прошлое привязывает тебя к будущему, которое ты не можешь изменить. И ты намерен встретить это будущее в одиночку.
В огне правды зажёгся гнев Васена. Тени хлынули с его кожи.
— Разве это не так? Разве не это вы видите обо мне?
Оракул покачал головой.
— Нет, я вижу, что тебе предстоит трудный выбор, но не вижу, что именно ты выберешь. Это будет твой выбор. Помни об этом. Ничто не предрешено. Ничто не записано.
Напиши мне историю.
— Послушай меня внимательно, — продолжал Оракул. — Тебе не нужно встречать свой выбор в одиночестве. Ты не должен встречать его в одиночестве.
От обеспокоенного тона Оракула гнев Васена растворился. Он снова склонил голову.
— Извините за мою вспышку. Спасибо за ваши слова, Оракул.
Оракул мягко улыбнулся.
— Это пустяки. И однажды ты можешь пожалеть о своей благодарности.
— Никогда.
— Послушай меня, Васен. Свет в тебе, и он пылает ярче, чем в остальных, потому что сражается с тьмой в твоей в крови. Ты запомнишь это?
— Запомню.
Улыбаясь, Оракул сказал:
— Очень хорошо. Тогда береги себя, Васен, сын Деррега, сын Эревиса и сын Варры.
— Погодите! Разве это… всё?
Но было уже слишком поздно. Лицо Оракула поплыло, и сияние покинуло его кожу.
Оранжевый свет Амонатора исчез из его глаз, и они снова стали мутными, слезящимися глазами старика. Он покачнулся, дряхлое тело вдруг оказалось неспособно нести собственный вес. Васен подхватил его, не позволив упасть. Под мантией Оракул был похож на сноп сухих веток.
— Это Васен, Оракул.
— Васн, — медленно и невнятно, как обычно, произнёс Оракул. — Где Бавни?
— Вы отослали его, — ответил Васен. — Но я уверен, что он неподалёку.
— Бавни! — встревоженно позвал Оракул. — Бавни!
Васена поражало, насколько уверенный, властный голос Оракула в трансе отличался от детского голоса душевнобольного, когда Оракул покидал транс.
С тихим хлопком и вспышкой света Брауни возник рядом. Пёс потёрся о руку Оракула.
— Бавни пришёл! — улыбнувшись, сказал Оракул.
— Я провожу вас в святилище, — сказал ему Васен.
Оракул покачал головой.
— Нет, Васн. Когда прозвонит колокол, пускай паломники пошлют за мной. Я сделаю предсказание и поговорю с ними, а потом все уйдут. Все. Сегодня. Ты их отведёшь.