Богословие личности
Шрифт:
В заключение остается ответить на один вопрос: существуют ли реально такие сообщества? Ответ, на мой взгляд, должен быть отрицательным. Наше социальное поведение с необходимостью опирается на габитус. Каждое наше действие обусловлено неясными, неосознанными мотивациями. Мы вряд ли когда-либо сможем прояснить их все, превратив в предмет рациональной дискуссии. Это значит, что мы никогда не живем в сообществе, что в большинстве случаев мы действуем как трансляторы социальных практик, а не как автономные личности. Тем не менее концепция личности имеет реальный социальный смысл. Хотя мы не действуем как личности во всех коммуникативных ситуациях, но все же мы имеем опыт свободного и ответственного действия. Мы не можем эксплицировать все наши навыки, привычки и мотивации. Но мы можем делать это хотя бы частично, инициируя тем самым рациональную дискуссию по поводу тех или иных правил социального взаимодействия. Мы периодически оказываемся на границе габитуса и далеко не всегда игнорируем этот факт. И тогда мы присутствуем при рождении сообщества в рамках социальной среды. Это случается, если несколько человек имеют совместную волю и желание преодолеть непонимание и прийти к согласию. Мы должны, я полагаю, поддерживать и расширять такие очаги осознанного и ответственного общения. Тем не менее коммуникация такого рода едва ли может быть расширена до глобальных или национальных масштабов. Скорее она может поддерживаться лишь в небольших сообществах.
Я думаю, что слово «надежда» наиболее уместно в этом рассмотрении. По крайней мере можно лишь надеяться на возникновение сообщества автономных
Адальберто Майнарди
Поиск абсолютной свободы
Несколько замечаний о русском и итальянском персонализме в XX веке [240]
Проблема
В своем эссе «Бердяев, русский философ во Франции» Оливье Клеман представляет тему личности в качестве красной нити, связующей различные направления русской религиозной мысли между XIX и XX вв. Понятие личности нашло свою «богословскую формулировку у отцов церкви IV века», которые утверждали его основание на «уровне божественного бытия, но еще не столь ясно, если речь шла о человеческом бытии». Клеман выдвигает тезис, что философская оценка богословского значения человеческой личности была осуществлена с определенностью современными русскими христианскими мыслителями [241] .
240
Доклад на международной конференции «Богословие личности в западном и восточном христианстве».
241
O. Cl'ement, Berdiaev. Un philosophe russe en France, Paris: Descl'ee de Browuer, 1991.
Этот тезис следует поместить в правильный контекст. Значение термина личность предполагает сложный набор богословских и философских идей, должная оценка которых требует серьезного исследования на стыке западных и восточных философских и богословских традиций. Неслучайно именно этот вопрос был поднят в контексте русской эмиграции в Европу, в частности, в двадцатых и тридцатых гг. XX в. В те годы состоялись плодотворные встречи между, с одной стороны, православными философами (такими как Николай Бердяев, Лев Шестов, Семен Франк) и богословами (Георгий Флоровский, Сергей Булгаков, Владимир Лосский и другими) и, с другой стороны, с представителями современной им католической и протестантской мысли во Франции (такими как Жак Маритэн, Эмманюэль Мунье, Габриэль Марсель и Филипп Бёгнер (Boegner), Вильфред Моно (Monod), Сюзанн де Дитрих (Di'etrich) и другими) [242] . Более того, Николай Бердяев оказывал прямое влияние на французский персонализм (он плотно сотрудничал с Эмманюэлем Мунье в издании журнала Esprit).
242
A. Arjakovsky, La g'en'eration des penseurs religieux de l’'emigration russe, L’Esprit et la Lettre, Kiev-Paris, 2002.
Направлением, которое сформировало новое философское понимание личности, был экзистенциализм; ключевое значение имела экзистенциальная философия Хайдеггера и Ясперса, в частности, в том виде, как она понималась между 1927 г. (когда появилось «Бытие и время») и Второй мировой войной. Первичность существования перед сущностью, реакция против идеализма ради несводимости индивидуального, ключевая важность таких понятий, как бытие, решение, страх, свобода, трагическое осознание смерти, – все это требовало радикально нового понимания отдельного человека и его бытия-в-мире, которое не могло быть более объяснено диалектикой успокоенной всеобщности. Центральной проблемой стала человеческая личность и человеческая свобода, драматическая свобода субъекта перед косностью объективного мира.
Если немецкий экзистенциализм нашел в качестве своих предшественников Серена Керкегора и Фридриха Ницше, в других европейских странах путь к экзистенциализму и персонализму был подготовлен – и объединен – с другими философскими традициями: либо традициями французских моралистов XVII в. во Франции, либо славянофильской традицией и Достоевским в России, либо ревизией идеалистической философии в англо-саксонском мире (Фрэнсис Герберт Брэдли, Джосайа Ройс) и в Италии (Джованни Джентиле).
В Италии персоналистическое направлении в философии не имело такого воинствующего характера, как во Франции. Оно не составляло единой философской школы; скорее, это был многообразный поиск абсолютного значения «личности». Его корни, равно как и корни итальянского идеализма, следует искать в некоторых чертах «актуализма», специфического направления гегельянского идеализма, разработанного итальянским философом Джованни Джентиле: теория конкретности духовной жизни, обесценивание внешности объекта и высокая оценка субъективности опыта, доктрина само-формирующегося «Я» в процессе его становления, совпадение теоретической и практической сторон и понятие радикальной ответственности в его проблемной открытости – все эти «актуалистские» черты сформировали рецепцию и развитие экзистенциалистской и персоналистской мысли в итальянской философии [243] . Хотя итальянский экзистенциализм и находился, без сомнения, под влиянием таких французских философов, как Ж. Маритэн, Э. Мунье, Г. Марсель, его можно охарактеризовать как одно из направлений спиритуализма, который, в свою очередь, появился как движение к трансцендентному и вере изнутри «актуалистской» мысли. Можно здесь привести имена Армандо Карлини (1878–1959) [244] , Аугусто Гуццо [245] , Микеле Федерико Шьякки (Sciacca), Феличе Баттальи (Battaglia) [246] , Луиджи Стефанини [247] , Луиджи Парейсона (Pareyson) [248] – все они, хотя и по-разному, были укоренены в католической традиции.
243
L. Pareyson, Studi sull’esistenzialismo, Firenze: Sansoni, 1943, pp. xiss.
244
Среди его книг: La vita dello spirito, Firenze, Vallecchi, 1921; La religiosit`a dell’arte e della filosofia, Firenze, Sansoni, 1934; Lineamenti di una concezione realistica dello spirito umano, Roma, Perrella, 1942; Il problema di Cartesio, Bari, Laterza, 1948; Perch'e credo, Brescia, Morcelliana, 1950; Giovanni Gentile, la vita e il pensiero a cura della Fondazione Giovanni Gentile per gli Studi filosofici, Vol. VIII (Studi gentiliani), Firenze, Sansoni, 1957; Le ragioni della fede, Brescia, Morcelliana, 1959.
245
A. Guzzo, L’Io e la ragione, Brescia: Morcelliana, 1947.
246
Ibid.
247
L. Stefanini, Personalismo educativo, Roma: Bocca, 1955; Id., Personalismo filosofico, Roma: Bocca, 1956; Id., Personalismo sociale, Roma: Edizioni Studium, 1979.
248
См.
Итальянские философы были гораздо более озабочены метафизическим вопросом о личности в отношении к бытию и Богу, чем социальными и практическим проблемами, как это было во Франции (одной из причин этого был также, конечно, и фашистский режим в Италии). С другой стороны, итальянский персонализм отличался от неосхоластической мысли тем, что его отправной точкой было идеалистическое самосознание. Согласно Армандо Карлини, «космологическая метафизика» считает Бога объясняющим принципом мира, но не умеет различить бытие как «бытие-к-себе» (‘quell’essere che `e essere a se stesso’), то есть как сознание и дух, составляющие личность. «Бытие», как понимал его Аристотель и средневековые схоласты, не может вернуться к себе, оно «не знает себя», и, соответственно, нет ни самосознания, ни самотворчества. Это Бытие не обладает человеческим образом [249] . «Бог не является реальностью для нас, – пишет Карлини, – пока мы Его не осуществим в себе; Он инаков по отношению к нам, но Он не без нас. Мы творения Божии, но в некотором смысле мы и Его творцы» [250] .
249
Daniele Lo Giudice, Dalle ceneri dell’attualismo, lo spiritualismo cattolico italiano. http:// digilander.libero.it/moses/filoitalia02.html.
250
«Бог не является реальностью для нас, пока мы не распознали Его в нас отличным от нас, но не пребывающим без нас. Мы творения Божьи, но, в определенном смысле, и творцы Его» (‘Dio non `e una realt`a per noi finch'e non lo realizziamo in noi, altro da noi ma non senza di noi. Noi siamo creature di Dio, eppure, in un certo senso, suoi creatori’) A. Carlini, Uominieproblemi, Giardina, 1960.
Проблема близких отношений Бога с человеком была центральной для итальянского персонализма, и это, несомненно, общая черта с русской религиозной мыслью. Хотя русская религиозная философия была в Италии менее влиятельной, чем во Франции, несмотря на деятельность Вячеслава Иванова и знаменитого слависта Этторе Ло Гатто, перед Второй мировой войной можно было встретить имена Соловьева, Бердяева, Шестова; только во второй половине XX в. такие авторы, как П. А. Флоренский, С. Н. Булгаков, С. Франк, В. Лосский действительно вошли в философскую и богословскую дискуссии (другие, как Несмелов, Трубецкой, Эрн, Шпет, Лосев, Карсавин, до сих пор в значительной мере неизвестны). «Проклятые вопросы», поставленные русскими мыслителями и, в частности, Достоевским, возникли после войны в новом дискурсе об «экзистенции»; оригинальное развитие тем личности и свободы мы находим в философии покойного Луиджи Парейсона (1918–1991), одного из наиболее важных итальянских философов второй половины прошлого века [251] .
251
Среди его книг см. в частности: Esistenza e persona [1950], Genova: Il Melangolo, 19854; Filosofia dell’interpretazione, Torino: Rosenberg & Sellier, 1988; Filosofia della libert`a, Genova: Il Melangolo, 1989; Dostoevskij. Filosofia, romanzo ed esperienza religiosa, Torino: Einaudi, 1993; Ontologia della libert`a. Il male e la sofferenza, Torino: Einaudi, 1995. Critical studies: F. Tomatis, Bibliografia pareysoniana, Torino: Trauben, 1998; Id., Ontologia del male.
L’ermeneutica di Pareyson, Roma: Citt`a Nuova, 1995; F. Russo, Esistenza e libert`a. Il pensiero di Luigi Pareyson, Roma: Armando, 1993. C. Ciancio, Pareyson e l’esistenzialismo, Milano: Mursia, 1998; P. Sgreccia, Il pensiero di Luigi Pareyson. Una filosofia della libert`a e della sofferenza, Milano: Vita e Pensiero, 2006; G. Bartoli, Filosofia del diritto come ontologia della libert`a. Formativit`a giuridica e personalit`a della relazione. A partire da Luigi Pareyson, Roma, 2008.
Я не преследую здесь исторической цели (можно найти хорошие монографии как по русскому, так и по итальянскому персонализму [252] , хотя сравнительное исследование еще предстоит написать). Я сконцентрируюсь на двух основных теоретических проблемах, связанных с идей личности: проблеме свободы и проблеме реальности зла. Именно здесь находится стык богословского и философского понимания личности: если предположить безличного Бога, теодицея бессмысленна. Поскольку Бердяев тщательно проработал эти темы в своей мысли и, более того, был одним из наиболее известных и наиболее влиятельных русских религиозных философов на Западе вообще и в Италии в частности, я начну с его «философии личности», затем, рассмотрев некоторую критику и альтернативный богословский подход к личности, я вернусь к наследию Достоевского и Бердяева в Италии, концентрируясь на «онтологии свободы» Луиджи Парейсона. Мою работу завершат несколько заключительных замечаний об общении как необходимом горизонте для свободы и личности.
252
О русских мыслителях см. напр. V. V. Zenkovsky, A History of Russian Philosophy, I–II, London: Routledge and Kegan Paul, 1953; A. Arjakovsky, La g'en'eration; on Italian spiritualism and personalism, see: A. Bausola, «Neoscolastica e spiritualismo», in: La filosofia italiana dal dopoguerra a oggi, a cura di Eugenio Garin, Bari: Laterza, 1985. P. Prini, La filosofia cattolica italiana del Novecento, Laterza, 1997; A. Rigobello (a cura di), Il personalismo, Roma: Citt`a Nuova, 1978; Lo Giudice, Dalle ceneri dell’attualismo.
Философия личности Бердяева. Нетварная свобода и личность
Николай Бердяев, как он сам признается, был кем угодно, только не систематическим мыслителем. В его работах не найти аналитического разбора понятия личности. Что там можно найти – и поэтому следует искать – это силу и глубину, которых он обычно достигает, задавая фундаментальные вопросы, его упор на нескольких сильных идеях, могущих радикально изменить наш обычный способ мышления.
Бердяев считает, что личность состоит из двух «метафизических элементов»: творчества и свободы.