Боговы дни
Шрифт:
А дед всё смотрел на него выцветшими глазами, точно хотел заставить что-то вспомнить…
— Молодец, не забывашь родны места. Надолго нонче? — наконец спросил он.
— Как всегда, на весь отпуск.
— Вот правильно. Хоть отдохнёшь, воздухом подышишь. У вас в городе, поди, такого нету. Да-а… Подём хоть куды присядем ли чё ли.
Они присели в траву на берегу Улыма. Бежала, побулькивала у ног вода, похожие на чьи-то волосы, шевелились на мелководье водоросли. Николаю казалось, что они сидят уже много лет.
— Давно за тобой наблюдаю, — сказал старик. — Другой раз так охота
— Ну и что. Это раньше мы были храбрыя. А теперь эслиф мотоцикл едет — сам не знашь, куды бежать. От твоёва и то хоронимся.
— Здесь людей-то не бывает, — ещё больше удивился Николай. — Мой след первый!
— Добралися и окромя тебя. Прошлой год во-он под теми увалами успенски мужики закашивалися, по ночам сюда с бреднем приезжали. Дорожку наторили по за теми кустами. Нонче троих видел, сети ставили по большой воде ишшо. Прочие всякие. Беспокоют. Дальше — больше понаедут, сам знашь, как быват. Эх, жись, ядрёна-матрёна!
— Да-а… — Николай сокрушённо примолк.
А река, как время, всё текла мимо, текли облака, и весь мир. И развесистые травы, чудилось Николаю, покачивались у него внутри, точно он и старик-леший были бесплотными невидимками. Они были везде и нигде. И Николаю казалось, что отовсюду на них смотрят такие же ставшие видимыми невидимки. Онибылипод каждым кустом, в каждом листе и травинке. В омутах, протоках, озёрах, в гальке на отмелях и в дуплах старых талин — их было бесконечное множество, и все они, большие и малые, пульсировали и дышали, и были с ним, Николаем, единое целое. Он словно парил над землёй в струях тёплого ветра, сквозь него пролетали комары, пчёлы и стрекозы. В подводных глубинах ходили стаи рыб, под землёй ползли личинки и черви, и везде играло и переливалось бескрайнее море видимых невидимок.
— Вишь сколь нас тут, — говорил леший. — Вроде мы есь, и вроде нас нет…
«Так вот они какие, духи земли, лесные да речные, да всякие разные», — думал Николай.
— А гостя встретим, как полагается, чай не чужой, — доносился до Николая, словно издалека, голос деда.
И видит Николай: выходят на поляну бородатые старики в драных тулупах, в зимних шапках, старушки в платочках, бугрящихся двумя бугорками, бабы, мужики… По очереди подходят к нему, здороваются за руку, спрашивают, как дела, как там в городе, надолго ли приехал… Чудится Николаю знакомое в лицах… Рядом бегают, играют ребятишки, а в высокой траве что-то маленькое и лохматое, как расшалившаяся собачонка, подкатывает ко всем под ноги, сопит, крутится и с визгом убегает прочь, только вздрагивает на поляне трава.
Смотрит Николай: ложатся на траву скатерти, собирают на них закуску, рассаживается вокруг, как в лесу на Троицу, чудной народ. Его садят со всеми вместе, поднимают гранёные стаканы с водкой, дробится в них горячее летнее солнце. Гуляет компания, сидят рядышком духи Улыма и Берёзовой горы, луговых озёр и пойменных увалов… Творятся чудеса: то будто дядя Костя мелькнет среди них, то Витька — брат сродный, то тетя Шура, а вон приковылял дед Иван, пробирается к нему, обняться хочет… Пацанята бегают —
Подсаживается к Николаю дед-леший и говорит, точь-в-точь как захмелевший дядя Костя:
— Вот помрём мы, к кому ездить будешь? Чё думашь — не вечны уж теперь. Изведете всё равно.
Горько слышать это Николаю.
— Может, вам подальше уйти, в тайгу? — говорит он деду.
— Тю-у-у… Куды удёшь? В других местах свои хозяева. Как я хозяин какой речки али леса — мне с емя и помирать. Черёмушка тебе что шептала? От себя не убежишь и с родной земли не убежишь.
«Тоже верно, — думает Николай. — Дух не может оставить то, чьим духом является. Дух — это ведь суть, а как суть вещи отделить от самой вещи?»
Добротой, мудростью веет от духов, хорошо с ними Николаю. Хочется насовсем остаться в их чудесной стране. Раствориться вместе с ними в листьях и травах, качаться былинкой под тёплым ветром, слушать крики коростелей и плыть, плыть в океане вечной жизни, и никогда не возвращаться в мир человека…
VI
Когда он проснулся, солнце стояло уже над головой. В разомлевшей траве по-прежнему звенели оркестры кузнечиков, неподвижно лежали в воде поплавки, только из прибрежной осоки по широкой глади омута расходились круги, словно там только что спряталась любопытная улымская русалка.
«Вот так придремал», — подумал Николай, крепко потёр ладонями лицо. Встал, разминая затёкшее тело и дивясь сновидению. И вдруг услышал звук — едва уловимое гудение. Оглянулся и увидел в луговой дали движущиеся точки. По его священному царству, по заповедной его земле ехали два мотоцикла. Они двигались к Улыму совсем не оттуда, откуда приехал он, а с другой стороны. Неужели там и правда пробили дорогу, о которой он ещё не знал?
«Сон в руку. Вот она, колея цивилизации», — ошеломлённо подумал он и почувствовал, как что-то оборвалось внутри.
Мотоциклы прошли в отдалении, проплыли над травой маленькие фигурки людей, скрылись за кустами. А Николай всё стоял и глядел им вслед…
VII
Тишина заколдованной страны вновь раскололась от рёва заведенного мотора, и бородатые духи её в ужасе попрятались кто-куда, лишь дрогнул возле дальних кустов высокий Иван-чай. Николай бросил прощальный взгляд на реку, на Берёзовую гору, щёлкнул скоростью и тронулся в обратный путь, выруливая на свой собственный утренний след. Еле видная в густой траве, постепенно колея становилась всё заметней и смелей.
На вершине пойменного увала Николай остановился, оглянулся назад. Широко раскинулись на лице земли, струились в жарком мареве луга, озёра, голубела Берёзовая гора. Ему показалось, что там, вдали, плыли над землёй бесплотные призрачные фигуры — старики в драных тулупах, старушки в платочках, бабы, мужики… Они, точно провожающие, глядели ему вслед. А тёплый ветерок доносил чуть слышные, словно идущие из глубины земли, слова: «Вот помрём, к кому ездить будешь?..»
Праздники по субботам