Боль двенадцати женщин
Шрифт:
Я попросил этого парнишку вести дневник боли, чтобы можно было оценивать ее интенсивность от одного до 10, где 10 - болит так, что умереть хочется. Почему? Боль субъективна, ее восприятие зависит от болевого порога человека, от ситуации, от эмоций. Ее ничем, кроме собственных ощущений, и не измеришь - это не температура и не давление. У каждого человека разная необходимость в обезболивании: одни могут долго терпеть, а другие становятся раздражительными даже при легких, но долгих покалываниях.
Одни женщины говорят, что боль во время родов похожа на море - то схлынет, то накроет с головой. Другие сравнивают ее с зимой - холодная, сковывающая,
“ Если долго слушать эту музыку сердцем, можно оглохнуть, сгореть, рассыпаться. Доктору проще заткнуть уши и оставаться глухим к боли пациентов. Проще. Но честнее ли перед другими, перед собой? Для меня - нет. Поэтому правильнее для врача - научиться дирижировать этой музыкой и вовремя обезболивать пациента. „
Эту науку я и постигал, когда вел онкологических пациентов в районной больнице.
Я занимался онкобольными в отделении и теми, кто находился дома. Вылечить, к сожалению, их было уже нельзя. Но можно - облегчить страдания, откорректировать боль. Амбулаторные больные или их родственники приходили ко мне и просили обезболивающие препараты. Это сильные наркотические вещества. Онколог, кроме всего прочего, должен был вести учет этих препаратов. Во-первых, потому что применять их надо осторожно, чтобы не навредить пациенту. Во-вторых, оставшиеся невостребованными у больного, эти медикаменты могут попасть к наркозависимым. Поэтому, чтобы понять реальную потребность в таких препаратах у конкретного человека, мы на некоторое время госпитализировали пациентов в стационар. Среди прочего оценивали эффективность обезболивания, и одним из инструментов был дневник боли. В нем даже по почерку многое становилось понятно: дергающиеся, угловатые цифры - сильно, остро болит; слабый нажим - человек совсем обессилел от продолжительной боли; прямые, ровные линии - сработал препарат, отпустило.
Тогда я научился дирижировать болевым синдромом пациента - слышать первые ноты приближения боли и снимать ее препаратами еще до того, как она будет невыносимо греметь в полный голос. Быть внимательным, не затыкать уши, открывать сердце.
Это умение помогало мне тысячи раз в хирургии, в пластической - тоже. Ведь здесь на первичный прием не так уж редко пациент приходит не один - его сопровождает страх боли.
Абонент недоступен. Сорок шесть неотвеченных звонков. А если старенькая мама упала дома, сломала шейку бедра, такое часто бывает у пожилых людей, и потеряла сознание от болевого шока. Или маме стало плохо на улице. Случился инсульт, и никто не помог, а счет идет на минуты.
– Лариса Павловна, вы идете на совещание? - К ней в кабинет заглянула главбух. Лариса вспомнила, что она - финансовый директор большой компании и ей придется до ночи решать рабочие вопросы.
– Нет, Мария Викторовна, я не могу. Передайте, пожалуйста, что мне пришлось срочно уехать по семейным обстоятельствам.
Когда
Через час Лариса наконец добралась, припарковалась довольно далеко от подъезда и побежала. С ее весом это было не очень-то легко. Она еще не придумала, где будет искать мать, если ее не окажется дома. Лариса что есть силы жала на кнопку звонка, звук был слышен на лестнице.
– Ну и где пожар? Что у нас горит? - раздался из-за двери ироничный мамин голос.
Дверь распахнулась:
– Лорик, что ты здесь делаешь? У тебя же сегодня совет директоров.
– Мам, у тебя совесть есть? Я тебе пять часов не могу дозвониться. Уже напридумывала черт знает что. Хотела по больницам и моргам звонить.
– Лорик, если бы я собралась в морг, то обязательно поставила бы тебя в известность, - мама засмеялась. - Мы с Петром Львовичем гуляли по парку, потом зашли в кафе. Там потрясающие эклеры, сходим как-нибудь вместе с тобой. Телефон вырубился. Я поставила его на зарядку, забыла включить. Проходи. Я как раз жарю мясо.
– Мама, ну какие эклеры, у тебя диабет. И какое жареное мясо на ночь глядя? - Лариса вдруг почувствовала усталость, которая весила как чемодан для очень долгого путешествия. Она когда вообще отдыхала последний раз?
– Лорик, жить вообще вредно, помереть можно. Постараться получить максимум удовольствия - вот что остается. Но тебя этому научить не удалось. - Мама вздернула бровь. - А что это за траурный наряд на тебе? Ты что, на мои похороны так оделась? Это преждевременно.
– На мою фигуру, знаешь ли, подобрать что-то приличное очень сложно, - буркнула Лариса.
– Значит, надо изменить фигуру. - Лариса закатила глаза – мелодию этих нотаций она могла угадать с трех первых нот. - Ты когда последний раз на фитнесе была? В прошлой пятилетке?
– Ходила я на твой фитнес. Толку - ноль.
– Значит, мало ходила.
– Да и некогда мне. С работы раньше девяти не вытряхиваюсь.
– Что у тебя в жизни есть, кроме работы? Все боишься, что без тебя там все развалится. Ты должна наслаждаться жизнью, делать глупости, влюбляться.
– По части глупостей и наслаждений ты за меня и за себя постаралась, - огрызнулась Лариса. - И потом, я - далеко не девочка. Сорок два уже, если ты забыла.
– Вот именно, ты всегда была ответственная и серьезная. А что в старости вспомнишь? Золотую медаль? Красный диплом? Ни котенка, ни ребенка. Я помру – над кем трястись будешь? И самой-то не надоел этот героизм на трудовом фронте? - О, эту заезженную пластинку Лариса знала наизусть! Но тут мама включила вечный хит: - А вот эти бока?
– А если и надоело? - Лариса побледнела от обиды. И было даже непонятно - работа ли надоела, лишний вес или вечные «Посмотри на себя». Не только от мамы.
– Из бронтозавра ящерку сделать невозможно, - припечатывает Лариса, сидя передо мной.
– Лариса, главная задача пластического хирурга - не столько уменьшить вес, сколько изменить контуры тела, гармонизировать фигуру. Я бы посоветовал вам перед операцией, если вы решите ее делать, снизить вес.
– На сколько килограммов нужно похудеть?