Больные люди
Шрифт:
Когда я подошёл к этой компашке, Надя сразу меня заметила и посчитала нужным заметить это и для других:
— О, смотрите, кто пришёл! — сказала она и ткнула пальцем в мою сторону. — Братик нашей рабыни припёрся.
Меня покорёжило оттого, как она назвала Соню. Но я решил не кидаться в драку раньше времени и попытаться поговорить.
— Слушай, Надя, у меня вопрос: зачем ты так обращаешься с моей сестрой? Разве вы не были друзьями?
— Друзьями? Да я всегда её ненавидела! Всегда она выглядела так, будто она — лучше других.
Это точно была неправда. Наши родители не так Соню воспитали. Я
— Лжёшь же. — сказал я. — Соня не такая. А вот ты — такая.
— Я? Да я хотя бы скромностью отличаюсь. А Соня твоя — нет. Всегда хвасталась своими похождениями по парням.
Насколько я помню, Соня никогда не хаживала по парням. Она просто старалась заводить друзей, так как ей больше в плане дружбы привлекали мальчики. А Надя, судя по всему, невероятно завистлива.
— У тебя просто парня не было. — сказал я. — А теперь — сразу четверо. Так что нечего моей сестре завидовать. Отстань от неё.
— Во-первых, они не мои парни. Во-вторых, я считаю, что Соня не до конца осознала свои ошибки.
— Тоже верно! — ответили её «сообщники» хором.
Меня просто вывести из себя. Достаточно просто оскорбить моих близких.
— А ну-ка слушайте сюда, четыре пидора и одна белобрысая сука! — сказал я так громко и чётко, что все в компашке ошалели. — Если вы не прекратите лезть к моей сестре и измываться над ней, то я вас прирежу. Помяните моё слово!
Я мог бы и дальше распыляться, но тут Надя быстро подошла и ударила меня ногой в живот. Я наклонился и присел на колени, после чего получил удар по плечу и упал наземь.
— Кого это ты сучкой назвал? — спросила Надя издевательски. — Много же ты о себе возомнил. Приноси теперь извинения.
— Извинись, падаль! — сказали хором сообщники Нади и рассмеялись от каламбура.
Я же смеяться не собирался. Как и извиняться. Вместе этого я подождал, когда Надя подойдёт поближе, и изо всех сил вмазал ей ногой по лицу. Она от такого покачнулась и чуть не упала. Я быстро встал на ноги и тут же стал получать удары от её сообщников. Но я не кричал от боли, не ныл. Нет. Я смеялся. И с каждым ударом я смеялся всё громче. Мне это доставляло какое- то странное удовольствие. Это удовольствие же и давало мне силы держаться на ногах и, более того, вполне неплохо отвечать на их удары. По итогу не только я, но и они оказались в синяках, хоть и в меньшей степени. Так могло продолжаться долго, если бы нас не остановил крик:
— Эй! Вы чего тут учудили?!
Я сразу узнал этот голос и не прогадал: к нам примчался следователь Владислав Егорович. Он сразу же достал удостоверение, дабы заставить дерущихся остановиться, и очень сильно удивился, увидев меня. Впрочем, казалось, что он скорее приятно удивлён.
— О, Сашко! И вы здесь? А я ведь как знал, что вы что-то такое сделаете. Впрочем, от путешествия в участок это вас не спасёт. Как и этих пятерых ребят.
Нам с этой компашкой пришлось ютиться в тесной милицейской машине. Меня, правда, посадили вперёд, дабы меня не задушили. Когда мы приехали в участок, я рассказал следователю всё в комнате для допросов. Он слушал внимательно, иногда посмеиваясь. В конце он вздохнул я сказал:
— Что ж, Сашко, вы меня приятно удивили. Такая история интересная складывается, просто услада для ушей.
— Всё? Разве вы меня не арестуете за насилие над несовершеннолетними?
— Знаете, как говорил Иосип Тито? «Это не преступление, если ты действовал против фашиста».
— По-моему, спорное заявление.
— Ой, да я шучу! Я даже не знаю, реально ли он такое говорил. Нет, тут есть другие обстоятельства. Вас спровоцировали напасть. Они первые нанесли удар. Да и угрозы ножом были спровоцированы. Так что вы вполне можете отделаться штрафом.
— А с ними что будет?
— Парней мы подержим, а вот девочку отпустить придётся. Она, судя по вашим рассказам, в общем избиении почти не участвовала. Да и оскорбления в адрес вашей сестры нельзя никак криминализировать. Понимаю, это больно. Сам бы её за такое засудил. Но ничего не могу поделать.
— Да как же так? Что случилось?
— Её родители только что пришли и требуют отпустить. Готовы все штрафы выплатить.
Вот чёрт. Хорошо, что я изначально не надеялся на нашу «доблестную» милицию. Всегда надо рассчитывать только на себя одного.
— Ну, пусть тогда и моей сестре выплатят компенсацию за моральный ущерб. — сказал я.
— Сомневаюсь, что они согласятся. Однако мы дело-то заведём, не бойтесь. А пока давайте-ка сходим в то кафе, в котором мы были в четверг, и кое-что обсудим.
— Я с вами никуда не пойду.
— Это насчёт гражданки Гордеевой.
— Тогда тем более не пойду. Вы знаете, что я не хочу вам сдавать её подноготную.
— А вам и сдавать уже ничего не надо. Мне всё известно.
Я был весьма озадачен.
— То есть как?
— Все подробности я вам в кафе расскажу. — сказал следователь и подмигнул. У меня от этого мурашки по коже пошли.
Я решил, что пойду с ним, но ненадолго. Ибо я помню, что в прошлый раз чуть прокол не вышел, когда я Лене чуть не проболтался о разговоре со следователем. Я сразу сказал ему об этом, и он ответил, что всё понял и задержит меня буквально минут на пять.
Кафе, к моему удивлению, сильно изменилось: на потолке горели энергосберегающие лампочки, освещавшие интерьеры приятным синеватым светом, пол и столы блестели, на них не было ни единой крошки. Контингент посетителей был тот же, что и в четверг, только на этот раз, как мне показалось, они выглядели более расслабленными и довольными. Они даже помахали нам при входе, что немного напрягло меня. Мы сели за тот же столик, что и в прошлый раз.
— Итак, что вы хотели сказать. Говорите…
Но Владислав Егорович остановил меня знаком руки и, подозвав официантку, заказал её чай.
— Всё, продолжайте. — сказал он мне сразу же после этого.
— Так скажите, что вам известно.
— Абсолютно всё.
— А именно?
— Как бы я не хотел признавать, но факт есть факт: во всех трёх случаях убийств виновна гражданка Гордеева. Все доказательства есть. Придётся её арестовать.
У меня от этой новости сердце остановилось. Я впал в ступор, и всё вокруг, казалось бы, замерло, заглохло. Следователь ещё что-то говорил, но его голос доносился до меня лишь глухим эхом. Мне показалось, что я нахожусь на грани жизни и смерти. В ушах зазвучал писк, и вдруг — темнота…