Большая барыня
Шрифт:
– Бедные, согласен, да бедные эти будут пообразованнее, то есть повоспитаннее меня, ваше сиятельство… и по-французски говорят, и кое-что читали, так, если приоденется да приедет в дом, никому и невдогад, что молодцу дома и перекусить нечего; а мы, ваше сиятельство, только взглянуть на нас, так и виден медведь, если не хуже.
– Никто не мешает вам, Петр Авдеевич, выучиться говорить по-французски, ежели только вы находите это необходимым, – сказала графиня, – это зависит от вас.
– Зависит от меня?
– Конечно;
– Вы не шутите, ваше сиятельство? – опросил Петр Авдеевич.
– Поверьте, нет.
– И ежели бы я только захотел то есть выучиться по-французски…
– Вы бы в самое короткое время стали понимать все, а следовательно, и читать.
Штаб-ротмистр крепко задумался.
На следующее утро, едва солнце позолотило первым лучом своим верхушки дерев и металлические кресты церквей уездного города, как в заставу этого города внеслась уже тройка Петра Авдеевича.
– К городничему, что ли? – спросил Тимошка, оборотившись к барину.
– Нет, нет, – отвечал штаб-ротмистр, оглядываясь кругом, – а как бы то… узнать, где живет тот… как бишь его зовут-то? Лукьян, или нет, Дмитрий Лукьяныч, кажется.
– Смотритель, что ли?
– Ну да, да, да, а ты его знаешь?
– Над училищем что заведует?
– Так, так.
Не отвечая ни слова, Тимошка повернул лошадей вправо, выехал на площадь и, не доезжая дома городничего, обогнул аптеку и пустился вдоль узкого переулка по направлению к ручью.
Штатный смотритель жил на самом живописном месте города; трехоконный дом его, подгнивший снизу и искривленный набок, как бы воткнут был в исходящий угол вала, висевшего над грязною пропастью; перед домом расстилались огороды, испещренные кучами тех веществ, которые внушают невольное отвращение; местами виднелись красноватые остовы падших животных всякого рода, над которыми трудились пестрые стаи одичалых собак; не редко случалось хозяину дома замечать близ самых ворот своих свежие следы волков, но, не имея страсти к охоте, штатный смотритель не обращал на них никакого внимания.
– У себя Дмитрий Лукьяныч? – спросил штаб-ротмистр, с трудом поднимаясь по извилистой тропинке, соединявшей улицу с калиткою дома.
Вопрос этот был сделан Петр Авдеевичем женщине, не совсем старой, не совсем опрятной и не совсем обутой, тащившей за собою из калитки санки, нагруженные не совершенно чистым бельем, прихваченным морозом; на белье сидела девочка, лет трех, в нагольном тулупчике, красном клетчатом платке на кудрявой белокурой головке И с страшною, нечистотою под носом.
– Ходитсё, у дому, у дому, – отвечала женщина, постороняясь, чтобы дать гостю место пройти.
Петр Авдеевич осторожно перелез чрез высокий порог калитки, прошел по доске узкий дворик, заставленный
Пораженный появлением у себя ненавистного человека, штатный смотритель вытаращил на него глаза и не нашел что сказать.
Заметив впечатление, произведенное прибытием своим, штаб-ротмисгр улыбнулся и начал речь извинением, что беспокоит так рано хозяина, но обстоятельства и покорнейшая просьба, которую имеет объяснить…
– Просьба! у вас, ко мне? – спросил Петра Авдеевича смотритель.
– Точно так, Дмитрий Лукьяныч, и очень важная.
– Милости просим в кабинет, – прибавил хозяин, указывая на дверь в единственный покой свой, не совершенно похожий на кабинеты вообще. Кабинет штатного смотрителя заключал ольховую кровать, покрытую овчинным тулупом, стол, обитый кожей, и черный деревянный диван, ничем не обитый.
– Желал бы я-с получить от вас некоторые сведения, Дмитрий Лукьяныч, – начал Петр Авдеевич, войдя в кабинет.
– Какого рода прикажете?
– По должности, которую вы занимаете, – продолжал штаб-ротмистр, – вам должно быть небезызвестно, каким способом преподается французский язык?
– Француз-ский язык? – протяжно повторил штатный смотритель. – А вам на что эти сведения?
– Крайне то есть нужно.
– Но французский язык преподается просто.
– Как просто?
– Просто-с.
– Как же именно просто?
– Французский язык преподается, как всякий язык, у нас, в училище.
– Ну, как русский, например? – спросил Петр Авдеевич.
– Ну, нет-с, не совсем так; однако же приблизительно; ученикам задается-с урок, и ежели ученик не знает, то, сообразно с уставом уездных училищ, ему…
– Вы не совсем поняли меня, – перебил гость, – я желал бы знать, легок ли способ преподавания и надежен ли учитель вашего училища; вот что мне крайне интересно.
– Учитель? учителя я знаю коротко и могу сказать, что добрый и честный человек; беден, это правда, впрочем, когда бы ни зашел к нему, найдешь рюмку водки и закуска найдется; жена у него хозяйка.
– А кто он?
– Учитель?
– Да.
– Он, бог его знает, кто такой и откуда, а кажется, иностранец, выговор, знаете, не совсем чистый: картавит и не выговаривает многих слов, даже иногда, знаете, смешно делается, когда слушаешь.
– А согласился ли бы он, Дмитрий Лукьяныч, научить французскому языку?
– Кого же это?
– Да уж там все равно.
– Уж не Пелагею ли Власьевну? – заметил смотритель насмешливо.
– О нет, я давно не был у них, и бываю-то редко.
– Давно ли ж это, Петр Авдеич?