Большая судьба
Шрифт:
И стал Златоуст для пришельцев сытным, беспечальным местечком. На казенный счет выстроили для немцев кирку, особую школу, клуб и учредили немецкий суд. Даже отдельное кладбище устроили для них.
За прудом, в смолистом сосновом бору, каждый праздник отгуливались немцы. Весело и чинно веселились они тут, и с той поры место их прогулок так в звалось - Фрейденталь, по-русски - "Долина радости"...
Жили немцы в Златоусте привольно, а мастера были средней руки и занимались пустяками: делали столовые ножи с роговыми черенками, перочинные ножички. Обходилась их работа
Глава вторая
ЧИНОВНИК ДЛЯ РАЗНЫХ ПОРУЧЕНИЙ
Немецких мастеров из Золингена и Клингенталя в Златоусте шумно встретили их соотечественники. Они с радушием гостеприимных хозяев старались залучить к себе земляков, чтобы всласть поговорить о фатерланде. Никто из них не обратил внимания на невысокого молодого шихтмейстера, одетого в порыжелую шинель. Аносова предоставили самому себе. Только один Петер Каймер сочувственно подмигнул ему и сказал на прощанье:
– Ты скоро здесь увидишь мое настоящее дело. О, Петер Каймер есть великий литейщик! Эльза, пожелай молодому человеку радостной жизни!
Девушка вспыхнула и, сверкнув голубыми глазами, сказала Аносову:
– Когда мы будем на квартир, прошу вас в гости!
– Это хорошо!
– одобрил Каймер и, весело пересмеиваясь с толпой соотечественников, ушел на Большую Немецкую улицу.
Аносов неторопливо выбрался из возка, извлек из него небольшой потертый баульчик и зорко огляделся. Перед заводом простиралась обширная пустынная площадь. У входа в дирекцию - полосатая будка, рядом шагает седоусый ветеран-солдат с ружьем на плече.
"Куда же пойти?" - соображал шихтмейстер и решил отправиться прямо к директору оружейной фабрики. У ворот он встретил высокого седобородого кержака в дубленом полушубке и спросил его:
– Скажи, отец, как пройти к директору, господину Эверсману?
Старик поднял на прибывшего серые строгие глаза, внимательно оглядел его и ответил:
– Припоздали, сударь. Был да весь вышел господин Эверсман. Уволили его, батюшка; директором тут ноне господин Фурман. А пройти извольте, сударь, вон туда, - указал он на массивную дубовую дверь с медными начищенными скобами. Оглянувшись, он тихо спросил: - С немчинами, стало быть, приехали? Издалека?
– Из самого Санкт-Петербурга прибыл работать. Будем знакомы: Аносов Павел Петрович!
– он протянул старику руку и спросил: - Кто такой, где, отец, работаешь?
Кержак опешил от простоты обращения: по виду приезжий как бы и чиновник, а не зазнайка. Он неуверенно взял протянутую шихтмейстером руку и неловко пожал ее.
– Николай Швецов - здешний литейщик. А сам кто будете?
– он пристально посмотрел на приезжего.
– Шихтмейстер Аносов. Буду работать здесь. Литьем интересуюсь, сдержанно отозвался Павел Петрович.
– Это хорошо, - обрадовался старик.
– Только, по совести скажу, трудненько тебе будет робить здесь! Ой, трудненько! Тут всё больше иноземцы и не любят нашего брата, русского...
Румяный от холодка, Аносов уверенно посмотрел на литейщика.
–
– весело сказал он.
– Металл хорошо плавить умеешь, старина?
– Умею, да не искусник, до большого умельства не дошел. Дойду ли я, один бог знает! Железо, приметь, батюшка, металл самый первый, мудрый металл. Плавишь одно, а начнешь в ход пускать, смотришь, разное поделье из него. Вот шинное, а вот брусковое, а то полосовое иль прутковое получишь, смотря по надобности. Тут и ствол для фузеи, и клинок для сабельки, и полозья для саней, и ось тележная, и подкова коню, и ножик. Выходит, батюшка, железо в хозяйстве дороже всего!
Шихтмейстер внимательно слушал литейщика, и тот всё больше начинал ему нравиться. И ласка, с какой он говорил о металлах, и скромность его всё сразу пришлось по душе Аносову. Так мог говорить человек, только по-настоящему любящий свое мастерство.
– Так неужто и знатоков тут нет?
– посерьезнев, спросил Аносов.
– Есть, милый человек, да развернуться не дают русскому человеку! огорченно сказал старик.
– У нас иноземец - всему голова. Урал - золотое донышко, да не для нас! Поживешь, сам увидишь!
– уклончиво закончил кержак, снял войлочную шапку и поклонился: - Прощай, батюшка, поди ждут...
Аносов вошел в большую приемную с белыми каменными сводами. Унылый, желчный писец поднялся из-за стола навстречу ему:
– Кто такой, сударь?
– Шихтмейстер Аносов, присланный департаментом для прохождения службы.
Канцелярист не торопился; он с пренебрежением оглядел измятую шинель Павла Петровича и сухо предложил:
– Извольте раздеться, сударь, а баул здесь оставьте!
Аносов снял шинель, обдернул мундирчик и стал ждать вызова. За массивными дверями стояла гнетущая тишина. В приемной размеренно тикали часы. Время тянулось медленно.
За окном сгущались сумерки, когда шихтмейстера впустили в громадный мрачный кабинет директора. За черным дубовым столом в кожаном кресле восседал затянутый в мундир обер-бергмейстера надменный чиновник с тяжелым взглядом. Он не поднялся и не протянул руки Аносову. Чуть склонив голову, сказал заученным тоном:
– Вам очень трудно будет здесь работать. Надобны опыт и знание, а вы только что со школьной скамьи; я, право, не знаю, что вам поручить.
Шихтмейстер выложил перед директором свой диплом и грамоту о награждении золотой медалью. Фурман бесстрастно пробежал глазами по бумагам и отодвинул их в сторону.
– Я хотел бы попасть в литейный цех, - сказал Павел Петрович.
– В литейный цех?
– удивленно пожал плечами директор.
– Но там надо хорошо знать металлургию!
– Я увлекаюсь ею и, полагаю, смогу быть там полезным, - сдержанно пояснил горный офицер.
Фурман сухо перебил его:
– Вы можете полагать, что вам угодно, но за работу отвечаю я. Нет, это дело вам не по плечу. Я назначаю вас практикантом для разных поручений. Как я сказал, так и будет!
– он вскинул голову и глазами показал на дверь.