Большая судьба
Шрифт:
В тихий вечерний час Павел Петрович подошел к нему и заговорил задушевно, тепло:
– Ты всё еще чем-то недоволен, отец? А ведь литье у тебя идет хорошо!
– Хорошо, да не совсем!
– сурово взглянул на Аносова старик.
– Труда и смекалки вложили много, а самого главного-то и нет. Погляди!
Он подвел горного офицера к рабочей полочке, на которой хранились куски разной руды и бруски металла. Литейщик отобрал и положил на шершавую ладонь брусок синеватого сплава.
– Ты, мил-друг, присмотрись; это лучшее, что есть у нас!
– хмуро сказал он Павлу Петровичу.
– Из него клинки
Аносов грустно вздохнул и подумал: "Да, это не хорасан, не кара-табан, не сирийский шам! Металл мертв, не проступает в нем узор древних булатов, не отливает он синью!".
Литейщик понял грустное настроение Аносова и с горечью сказал:
– Сколько дум и беспокойств, от души стараешься, благостен наш труд. Истинно! Но где добыть совершенство?
Он долго и тепло говорил о своем тяжелом мастерстве. И чувствовал Аносов, что литейщик доверяет ему, любит и отмечает его, но до своей тайны еще не допускает.
– Ты, батюшка, приходи ко мне, в мой домик. На досуге потолкуем о деле, - предложил однажды старик Аносову.
В свободный воскресный день практикант отправился к литейщику. Он долго блуждал по улочке, круто убегавшей под гору к речке Громатухе. Наконец нашел серый от непогод и времени домишко, обнесенный высоким плотным забором. Глухо и безлюдно было в этом кержацком конце городка. "Замкнуто живут люди!" - подумал Аносов и осторожно постучал в калитку. Послышались легкие шаги, загремел запор, и дверь со скрипом распахнулась.
Аносов от неожиданности зарделся: перед ним стояла высокая и стройная девушка с русыми косами.
– Что же стали, проходите, батюшка давно поджидает вас!
– приятным певучим голосом позвала она, повернулась и легкой походкой пошла впереди юноши.
– Сюда, вот сюда! Тут в сенцах приступочки, не расшибитесь!
– с улыбкой приглашала она гостя.
Сколько чистой прелести было в ее ласковой улыбке, в блеске крепких и ровных зубов!
Аносову хотелось перемолвиться с ней приятным словцом, но от смущения он растерялся.
Девушка провела гостя в переднюю горенку и, показывая на дверь, предложила:
– Заходите, батюшка здесь!
Так же внезапно, как и появилась, кержачка быстро исчезла в соседней клетушке за чистой холщовой занавеской. Аносов открыл дверь и остановился на пороге. В глубине комнаты за тесовым столом сидел Швецов. Перед ним лежала раскрытая библия. Острые серые глаза литейщика выжидательно посмотрели на Аносова.
– Что же остановился? Входи, Павел Петрович, да садись!
– ласково пригласил он, показывая на скамью рядом с собой.
Аносов уселся и невольно оглядел горенку. Маленькая, уютная, она сверкала чистотой. Всё выглядело по-кержацки домовито. Кругом, вдоль стен, грузные сундуки. В углу мигал огонек лампады. На широких выскобленных скамьях стояли ящики с кусками руды, сплавов, железных брусков.
– Вот в древних писаниях отыскиваю потерянное, - с грустью сказал старик.
– Библия - самая старинная книга, и много в ней написано о крови человеческой. Пастух Давид отрубил голову Голиафу. Из чего изготовлен был этот меч? По складам разбираюсь, всё доискиваюсь до потребного. Холодное оружие на Востоке - непревзойденное! Но как рождали металл для клинков, вот любо знать! Доискиваюсь! Много
Аносов залюбовался благообразным стариком. Глаза его засветились теплом, когда он сказал:
– Нам бы с тобой, отец, отыскать такой сплав, чтобы сковать меч-кладенец и вручить его русскому богатырю: "На, круши супостатов отчизны!". Но где же подлинное мастерство? За семью дверями, за десятью замками упрятано. А добыть его надо! Вот расскажи, отец, о своих плавках.
– Да что рассказывать!
– отмахнулся литейщик.
– Сам хожу словно в потемках!
– Надо нам из потемок выходить, отец!
– решительно сказал Аносов. Нужно во что бы то ни стало добыть чудесный сплав. Тогда перед своей совестью можно будет сказать, что не напрасно мы ходили по земле!
– Вот, вот, это правильное слово!
– охотно согласился старик. Главное, милок, в том, чтобы радость в мастерстве обрести!
– Швецов захлопнул библию, закрыл ее на медные резные застежки, встал и потянулся к ящикам со сплавами. Перебирая их жилистыми натруженными руками, он подолгу разглядывал образчики и говорил с лаской: - Тут, слышь-ко, не только моего труда сплавы, но и батюшки моего, почитай, есть. Большой умелец он был, у Демидовых на домницах работал. Про демидовский "Старый соболь" слыхал? Марка такая выбивается заводчиком на железе. До сей поры "Старый соболь" в большой славе. А кто такие сплавы робил? Деды и отцы наши - демидовские труженики. Себя, сердяги, на огневой каторге сжигали, а Демидовым богатство да славу создавали! От батюшки своего я многое постиг. Гляди, протянул он сплав, - нет в нем узоров, а металл добрый. Чуешь: тёпел и тяжел он. Много труда и пота рабочего впитал в себя.
Аносов взял в руку небольшой брусок.
– Добрый сплав!
– похвалил он.
– Твоей работы?
– Моей, - с гордостью отозвался старик.
– А вот полюбуйся на немецкую. Это обломок золингенского клинка. Булатный узор видишь? спросил литейщик.
– Вижу, - отозвался Аносов и внимательно вгляделся в темно-синее поле клинка. На нем проступали мелкие нежные узоры. Походило на булат.
– Ты не думай, это не булат!
– словно угадывая мысль гостя, с легким презрением сказал Швецов.
– Обман один. Узоры в нем кислотой травлены. Наведены. Булат, батюшка, как и человек, свой характер имеет. А характер, известно тебе, не снаружи лежит, а в душе человека. И проступает он, когда человек гневен или радостен. Так и в правдивом булате, - узор идет из глубины металла. Полюбуйся!
– он подал Аносову обломок хорасана.
– Видишь, что робится? Тут металл воистину свой характер кажет...
Да, это был настоящий булат! Старый обломок, подобранный в давние годы на ратном поле, всё еще излучал синеватые разливы по серебристому фону.
– Вот оно, рабочее мастерство!
– торжественно сказал старик и продолжал перебирать сплавы. Для каждого он находил свое меткое слово...
За дощатой стеной зашумели ребята, и знакомый певучий голос стал успокаивать их:
– Не кричать! Там-ко дедко с гостем речи ведет, а вы шумите. Слушайте сказку...
Аносов насторожился. Его влекло к металлам, но ласковый голос кержачки просился в душу.