Большая судьба
Шрифт:
– Тише, притаитесь, про родные места будет сказ, - певуче продолжала девушка, - как в наших таежных урманах, да в дремучих лесах, да в горах таится Полоз великий. Слышь-ко, как на борах шумит? Там-ко в чаще баба-яга ходит, золото хоронит, а леший серебро стережет...
– Ты нам про лисичку да про кота, что настроил гусельцы, спой! перебили ребята.
Литейщик поднял голову и проворчал:
– Чего разбушевались, петухи?
Никто не слышал его. За перегородкой вполголоса запела девушка:
Трень, трень, гусельцы,
Золотые струночки!..
–
– кивнул литейщик.
– Не хочешь, а заслушаешься. Ай да Луша!
– довольный дочерью, похвалил ее старик и снова перевел разговор на металлы.
Аносов плохо слушал его, напряженно внимая голосам в соседней горенке. Но там скоро замолчали. Изредка только слышалось шушуканье да вырывался веселый смешок, словно кто-то на мгновенье тряхнул серебряными бубенчиками.
Павел стал прощаться с мастером. Литейщик сгреб в свои огрубелые ладони его тонкую белую руку и крепко сжал ее.
– Запомни, Павел Петрович: дело у нас общее. Одной веревочкой связала нас работенка. Вместе нам и жар-птицу добывать!
От глаз старика побежали лучистые морщинки. Лицо его потеплело.
– Знай, батюшка, во всех добрых делах буду тебе верный помощник... Луша, провожай гостя...
Девушка снова появилась на пороге, большие глаза ее сияли. Она проводила Аносова до калитки. При расставании шихтмейстер взял ее за руку. Девичьи щеки зарделись. Кержачка не двигалась, не убегала, а только пылала заревом.
– Ах, Луша!
– вздохнул Аносов и улыбнулся ей.
Девушка не сразу захлопнула калитку за ним. С минуту постояла, задумчиво посмотрела ему вслед и подумала: "Чем же он околдовал батюшку? Не нахвалится им..."
Она встрепенулась, закрыла дверцу и запела:
Пошли горы, пошли ельнички,
Пошли темные пихтарнички...
Глава четвертая
ТОЛЕДСКИЙ КЛИНОК И О ЧЕМ РАССКАЗАЛИ СТАРИННЫЕ
МАНУСКРИПТЫ
На Златоустовский завод приехали офицеры кавказской линии. Шумная офицерская компания разместилась на квартире Аносова, быстро сойдясь с молодым хозяином. Завод спешно готовил к отправке партию клинков, а приемщики оружия всё торопили. Заброшенные в Уральские горы, они скучали, по вечерам бражничали и волочились за пухлыми немками.
Павел Петрович был с гостями отменно вежлив, хотя их проказ не разделял и больше всего интересовался оружием.
Недовольный их равнодушием к златоустовскому литью, он однажды спросил:
– Не пойму, отчего вам не по душе златоустовские клинки? Вы только посмотрите на металл, который отливают здешние мастера!
– Аносов вынул из кармана стальную пластинку синеватого отлива, дохнул на нее, и сталь запотела.
– Посмотрите, сколь чудесен сплав!
– Нет, вы лучше посмотрите мой клинок!
– офицер-кавказец вынул из ножен клинок и протянул Аносову. Павел Петрович замер от восхищения: на клинке темнела пасть волка - клеймо литых толедских булатов.
Руки шихтмейстера задрожали. Он не мог оторвать глаз от клинка, по которому струился синеватый узор, словно растекался таинственный металл. Аносов уставился в узор: кто и каким образом создал этот литой булат?
Офицер
– Желаете, я покажу вам, что делает этот булат?
Кавказец достал газовый платок, подбросил его и протянул булатный клинок. Тончайшая ткань, коснувшись клинка, распалась на двое.
На лбу Аносова выступил пот. Очарованный, он смотрел на клинок. Офицер улыбнулся, подошел к стене, где в темной дубовой раме с давних времен висел портрет царя Петра, и бережно снял его; на гладкой поверхности в простенке торчал кованый гвоздь. Не успел Аносов опомниться, как клинок просвистел, и отрубленный кусок гвоздя, звеня, покатился под стулья.
– Видели?
– офицер бережно сунул клинок в ножны.
Аносов понял, каким сокровищем обладал гость с далекого Кавказа.
В эту ночь Павел Петрович не мог уснуть. Он знал о существовании замечательных сталей, много читал о чудесных клинках, много их видел, и сегодняшний клинок с новой силой разбудил в нем беспокойство искателя. Лежа в постели и глядя в темно-синее ночное небо, он вспомнил, как струится и играет синеватыми узорами таинственный клинок.
Светящиеся из бездонной глубины звёзды казались ему блестками этого чудесного сплава.
Вскоре офицеры приняли златоустовские клинки, снарядили обоз и уехали на Кавказ. Прощаясь с владельцем булата, Аносов попросил разрешения еще раз посмотреть клинок и долго разглядывал притягательный узор. Тот мерцал неугасимым блеском.
Целую неделю молчаливый Аносов бродил по окрестным горам. Старик Швецов, глядя на его прямую фигуру, говорил:
– Пусть выходится. Ишь ты, больно задел его булат! Ровно милую утерял!
Подошла сухая и теплая осень. Дали стали прозрачными, на озерах шумели последние гусиные стайки. Аносов закрылся у себя в доме и углубился в чтение.
Он прочел тысячи пожелтевших страниц, но в них почти не было практических сведений. Очень подробно передавались легенды о булатной и дамасской стали, но тайна оставалась нераскрытой. Народы Индии, Сирии, Ирана и многих восточных стран передавали предания о легендарных клинках из поколения в поколение. В древних песнях восхвалялась мечта воинов мечи из булатной стали, на которой выступал изумительный рисунок металла струйчатый, волнистый, сетчатый, коленчатый. В старинном памятнике русской письменности - "Слово о полку Игореве" - воспевался русский булат "харалуг" - крепче и острее всех в мире.
Но как изготовлялся этот металл, древний манускрипт не давал ответа.
Немцы очень искусно приготовляли европейские булаты. Увы, они лишь по внешнему виду походили на дамасские, но свойства их металла резко отличались от совершенного мастерства древних оружейников! Дамасские клинки имели лезвие необычайной остроты и стойкости, но зато были совершенно лишены упругости. Европейские же сохраняли упругость, но ломались от ударов, а в остроте и твердости уступали восточным.
"Где же разгадка этой тайны?" - с волнением думал Аносов, всё с большим упорством изучая старинные фолианты.