Большая судьба
Шрифт:
Каждый из свиты поторопился запастись лопаткой. Между тем государь спустился в забой, за ним последовали свитские и Татаринов.
– Теперь я горный царь!
– усмехаясь, вымолвил Александр и стал ковыряться в породе. Он неумело загребал лопаткой песок и высыпал его в бадью; песок тут же поднимали для промывки. Государь проработал не более получаса, а у него уже появилась сильная одышка, на лбу и лице выступил крупный пот. Не менее быстро устал и Татаринов. Он оставил кайло и обратился к царю с мольбой:
– Ваше величество, вам вредно находиться здесь. Слезно прошу вас поберечь свои силы для нас, верноподданных!
Вдруг
– Батюшки, самородок!
С проворностью, неподходящей для его тучного тела, он быстро наклонился и поднял выпавший из песка грубый кусок породы, облепленный глиной. Взвесив на руке, он немедленно передал его царю:
– Редкое счастье, ваше величество! Стоило появиться вам, и вот... Ах, боже мой!
Царь взял в руку самородок и самодовольно сказал свите:
– Выходит, из всех вас только я один и счастлив! Господин Татаринов, проверь его и убедись, золото ли это?
Все выбрались из шахты. Услужливый Бекман в присутствии всех произвел очистку самородка и взвесил его. Чистого золота в нем оказалось 8 фунтов и 17 золотников...
"Тут что-то не так!" - недовольно подумал Аносов, приглядываясь к лицедейству Бекмана. Павел Петрович вернулся в забой и оглядел породу. Его догадка подтверждалась: место, из которого выпал самородок, было взрыхлено. Очевидно, совсем недавно параллельно копани поблизости шла другая, только чуть укрытая грунтом.
"Подлец! Большой подлец!" - подумал Аносов про Бекмана и вылез из забоя. Его так и подмывало рассказать про свои подозрения Татаринову. Но начальник округа резко предупредил Павла Петровича:
– Вы, сударь, чем-то недовольны. Оставьте ваши беспокойные мысли, они не соответствуют сейчас величественной минуте. Кроме того, благодарите бога, государь отклонил жалобу на вас немецкого мастера. Его величество сменил гнев на милость, - вас награждают, Аносов!
На другой день в Златоусте состоялось торжественное вручение орденов офицерам горного округа. Царь пожелал лично вручить Аносову орден Анны третьей степени, но Павел Петрович внезапно "заболел" и не явился на его вызов...
В то время, когда государь знакомился с заводом, жизнь в Златоусте шла своей чередой. В рабочей слободке две женщины поспорили из-за холстов, подобранных на дороге после проезда царя. Каждая хотела отыскать и взять свою холстину, и тут произошла свара. На счастье, она происходила в глухом переулке, женщин быстро разняли и за свару наказали розгами. Рабочий Семен Репин не обул сапог, выданных ему на царские дни из заводских кладовых и сказал: "Не буду обувать! Всё равно Татарник-стерва завтра отнимет. Кроме прочего, не желаю обманывать сам себя!". Опасного человека за ослушание посадили на цепь и били палками.
...В солнечный день царь отбыл дальше. В поклаже везли золотой самородок и подарки - лучшие златоустовские клинки. За царским поездом на рысистом коне ехал Лучкин, обряженный в синий казакин. В сторонке от дороги стояли мать Лучкина, его сестры и горько плакали. Не радовала их царская милость: подсказывало сердце, что богатырь их никогда не вернется на родной Урал.
Как только из глаз провожающих скрылся царский поезд, на заводскую плотину в Златоусте въехали дроги, груженные лозой. На площадь заботливо выставили на время припрятанные козлы. Возле них понуро стояли осужденные к наказанию.
В острожке командир
– Будет, настоялись! Завяли от всей кутерьмы!..
Всё пошло по-старому. Только страдавший одышкой Татаринов любил пройтись по заводу, выставив грудь, на которой красовался орден святой Анны...
Глава восьмая
ДЕКАБРИСТЫ ПРОХОДИЛИ УРАЛОМ...
До Златоуста дошли глухие слухи о восстании декабристов на Сенатской площади, которым началось воцарение императора Николая I. По его указу 14 декабря 1825 года из пушек расстреляли солдат, приведенных на площадь вождями восстания. Неподалеку строился Исаакиевский собор, и рабочие приняли участие в героической борьбе декабристов. Царь не пощадил ни рабочих, ни жителей столицы, собравшихся на Сенатскую площадь. Многие пали под картечью. Вожди восстания были схвачены и заточены в каменные темницы Петропавловской крепости. Спустя три недели, 3 января 1826 года, на юге страны у деревни Ковалевки отряд николаевского генерала Гейсмара из пушек расстрелял восставший Черниговский полк. Восстание против деспотизма монархии было жестоко подавлено, и началась не менее жестокая расправа.
25 июля 1826 года руководителей декабрьского восстания повесили на Трубецком бастионе. Солдат-декабристов прогоняли по двенадцать раз через строй в тысячу человек и шпицрутенами забивали на смерть. Сотни декабристов были приговорены к каторжным работам в рудниках Восточной Сибири. Лишь незначительную часть из них под строгим конвоем провезли на почтовых, а большинство осужденных отправляли на каторгу из Петербурга и Киева пешком, в цепях, вместе с толпой убийц и разбойников. В зимнюю стужу и в летний зной шли они, больные и слабые, голодные и оборванные, гремя кандалами. Они брели в течение девяти месяцев, подвергаясь оскорблениям и жестокостям со стороны особой стражи, приставленной начальником царской охранки Бенкендорфом.
Партии осужденных проходили через Урал, и, как ни оберегали царские жандармы тайну, окружавшую декабристов, народ узнавал и передавал из уст в уста правду о них. От проезжих горных чиновников Аносов услышал о трагедии на Сенатской площади. Сердце его болезненно сжалось. Не так давно он с упоением читал стихи Кондратия Рылеева, а теперь за одно только знакомство с книгой этого пламенного поэта грозило самое суровое наказание. Однако по всему Уралу народ бесстрашно распевал любимого "Ермака", не зная того, что песню сложил казненный декабрист. Она была проста, сердечна, напоена любовью к народному герою и так пришлась по душе простому русскому человеку, что казалась рожденной самим народом. Люди передавали, что когда декабристы проходили по сибирскому тракту через одно горное селение, они неожиданно услышали знакомый мотив. Поселяне с косами и граблями через плечо возвращались с покоса. Завидев кандальников, они обнажили головы и запели "Ермака".
Молва о декабристах далеко опередила их шествие. Аносов мечтал хоть издали взглянуть на этих мужественных, бесстрашных людей, поднявших голос протеста против царского самовластия. И то, о чем мечтал Павел Петрович, внезапно сбылось.
Вместе с Евлашкой они на дрожках приближались к перевалу, на котором высился грузный каменный столб: здесь сходились Европа и Азия. Безразлично сидевший в полудреме старик вдруг встрепенулся и показал Аносову на дорогу:
– Гляди-ка, Петрович, горемычных по каторжной гонят!