Большая судьба
Шрифт:
Он полузакрыл глаза и задумался...
Минуту оба молчали.
– Знаешь, о чем я сейчас думаю?
– с мягкой улыбкой обернулся Аносов к Швецову.
– Мне кажется, что я словно в заколдованном саду притаился и жду прилета жар-птицы.
Старик понимающе покачал головой.
– Дерзай, Петрович, дерзай, милый!
– ласково ободрил он Аносова.
К осени цех и плавильные печи Аносова были построены. Мастера из Немецкой слободы ходили по небольшому приземистому помещению и придирчиво всё осматривали.
Неожиданно из дома прибежала запыхавшаяся служанка и объявила Павлу Петровичу о рождении сына: Аносов засветился весь, взглянул на вестницу, перевел взор на плавильную печь, с минуту поколебался, а затем взволнованно сказал:
– Ну, беги, поздравь от меня Татьяну Васильевну с крепким дубком. В честь его мы с Николой нынче же изготовим сплав. Добрый сплав!
Служанка недоуменно посмотрела на хозяина:
– Как, разве вы, барин, не хотите хоть одним глазком взглянуть на сынка?
– Очень даже, горю желанием!
– искренне и горячо отозвался Аносов. Вот сварим сталь и приду с подарком!
– он повернулся и поспешил к горнам.
– Ну, отец, давай начнем!
– сказал он Швецову.
Старик степенно, по-кержацки низко поклонился Аносову:
– С радостью, с новорожденным, Петрович...
...Сталь - сплав капризный, требует большой чистоты в работе. Тигли звонки, прогреты огнем, в них - ни соринки. Железные обсечки тщательно проверены и по железному жёлобу засыпаны в тигли верхом. Горн наполнен углем, подручные мастера тщательно замазали глиной дверцы.
– Дутьё! Нажимай на меха!
– скомандовал Аносов и стал ждать. Скоро горн раскалился, и началась плавка...
Это было искусство! Седобородый кержак вдумчиво прислушивался и присматривался к пламени, к малейшим его оттенкам. Отсветы огня падали на строгое лицо старика и оживляли его заревом. Быстрые искринки вырывались из горна и пронизывали воздух. Литейщик внимательно следил за ними и, казалось, глазами говорил Аносову: "Видал, Петрович, там в тиглях всё идет хорошо!".
Инженер поторапливал подручных. Плавка только началась, но для новорожденной стали нужен хороший прием, и Павел Петрович приказал формы для разлива сплава смазать салом.
– Приготовиться, - скомандовал подручным Аносов, - а ты, Николай, обратился он к Швецову, - не торопись с выливкой!
Литейщик недовольно нахмурился: кто-кто, а уж он превосходно знал, что поспешно, залпом вылитая сталь дает большую усадку, да и в самой форме могут вдруг появиться трещины.
Старик взглянул на встревоженного Аносова и, чуть улыбнувшись, отозвался:
– Полагайся на мое старание, Петрович. Не выдам! Сам радости жду!
Павел Петрович ходил у горнов, прислушивался к еле уловимым звукам, а на душе росла тревога. "Как там жена? Всё ли хорошо?" - думал он.
Вот
– Доспела!..
Неторопливо, бережно разлили сплав в новые изложницы. Он лился ярко, ослепительно, разбрызгивая мириады искр. От этой огневой игры радовалось сердце.
Аносов долго смотрел на огненную лаву. Вот она уже в изложнице, не шелохнется. Тишина. Постепенно белый накал ее переходит в красноватый, потом синеет и незаметно для глаза тускнеет: сплав готов!
Дождавшись, когда остынет сталь, Аносов бережно взял слиток в руки, долго ворочал его, прижимал к груди.
– Наконец-то, наконец добыли!
– прошептал он стоявшему рядом Швецову.
Глаза старика весело блестели. Он и сам был несказанно рад, но всё же напомнил Аносову:
– Ты, Петрович, ноне батькой стал. Сынок, поди, заждался...
– Это верно, давно пора. Сейчас побегу!
– счастливо улыбаясь, сказал Аносов. Он сбросил кожаный запон, вымыл руки и до хруста в костях сильно потянулся.
– Ну, а теперь скорей, скорей домой!
– вздохнув полной грудью, радостно сказал он.
Татьяна Васильевна встретила мужа слабой ласковой улыбкой. Она страдальчески прижалась головой к его груди и просяще прошептала:
– Взгляни на него... Такой же, как ты... Щелочки глаз... Ах, Павлуша, он весь в Аносова, только пока еще не чумазенький... Не успел побывать в литейной...
Павел Петрович вышел из комнаты, где, сладко посапывая, лежал сын. Хотелось отдохнуть: так много сегодня радости! Он прилег на диван, но в душе его вдруг вспыхнуло беспокойство; оно нарастало, и вскоре мысли о литье вновь овладели им.
"Тигли!
– вспомнил он.
– Предмет сей, ничтожный по названию, но весьма важный для металлурга! Да, нам нужны свои, русские тигли!"
Снова лихорадочно заработала его мысль: "Да, да, нужны свои тигли!" решил он.
Ну что такое тигель, если подумать? Горшок! Нет, это не простой горшок. Он высок, с прямыми стенками и двумя доньями; в верхнем дне небольшое отверстие. Тигли делали из огнеупорных смесей графита и глины. В них плавили металл, и они должны были выдерживать температуру в три тысячи градусов.
По виду простая вещь, тигли привозились на Урал из далекого немецкого городка Пассау. Так и повелось с давних пор, что все русские металлургические заводы ввозили горшки для литья из-за границы. А каждый тигель стоил двадцать пять рублей!
Павел Петрович решил научиться делать горшки из уральских материалов. Ахте запротестовал:
– Это невозможно, сударь! Только в Пассау могут делать горшки, способные выдерживать самый высокий жар!
– Возможно! Вы увидите, что это возможно!
– запальчиво воскликнул Аносов.
– Мы не можем зависеть от других стран!