Большая судьба
Шрифт:
– А бочку?
– перебил неожиданно согбенный жигаль.
– Известно, бочку захватил, - ответил дед Иван и, повернувшись к огнищу, сказал радостно: - И-их, как пылает!
– А ты не томи, кончай, раз начал!
– Не торопись, твое золото при тебе останется!
– слегка насмешливо бросил дед в сторону углежога и продолжал: - Остановились у старого могутного осокоря, который в камышах рос. Салават крикнул башкир, сложили они в пригоршни руки и молятся: "Алла, бисмалла!". А потом столкнули бочку прямо в озеро. Тут филин с осокоря закричал: "Фу-бу, фу-бу!" - дескать охранять клад буду. И вот, братцы, в эту минуту заветную как бухнет пушка откуда-то из-за гор. Сели башкиры, а
У костра наступило глубокое безмолвие. В небе вспыхнули звёзды. Ковш Большой Медведицы низко склонился над огнищем и, казалось, сыпал в него золотые звёзды. Из-за хмурой ели поднялся месяц, и на снегах засверкали синеватые искорки. К огню вышел кучер и сказал:
– Коней устроил, и вам пора, барин, на отдых... Тут в избенке куренного и переспите...
Еще не прояснилась утренняя синева в лесу, когда Аносов обошел курени, поговорил с работными, записал что-то в книжечку и только после этого уселся в сани. Застоявшиеся кони дружно рванулись вперед. Небо было чистое, холодно лучилось солнце, и кучер не утерпел, запел лихую песню:
Во Уральском, во дремучем лесу,
В самой дальней во заимушке!..
Однако, не допев ее, он вдруг обратился к Аносову:
– А что, барин, Емельян Иванович и впрямь царь был?
– Замолчи!
– прикрикнул на него Аносов.
– Знаешь, за такие речи язык рвут!
– Ну, вы-то этого не дозволите!
– уверенно отозвался кучер и снова запел...
Аносов приезжал на заводы и рудники почти всегда внезапно: он ненавидел парадные встречи и лесть. Кучер Силантий, хорошо изучивший нрав начальника, подвязав бубенцы, тихо подвозил Аносова к заводу. Павел Петрович вылезал из экипажа и шел прямо к горну. На ходу сбрасывал мундир, надевал кожаный запон и без раздумий принимался за работу. В кузнице он ковал железо, у домен следил за выпуском литья. Вместе с работными ел постные щи. "Вкусны, но только после работы!" - говорил он.
После обеда торопился в казармы, осматривал всё сам, выслушивал жалобы. Уставившись строгим взглядом в жалобщика, предупреждал: "Говори, но без вранья и без прикрас". И ему говорили жестокую правду.
На рудниках Аносов лез в шахту. Он хорошо знал все горные породы и, заметив тяжелый, неправильный удар, сам брал кирку и показывал, как сподручнее отбивать руду.
Усталый, потный, он садился на отвалы и беседовал с рудокопами. Это всё были старые уральцы, с детства сроднившиеся с шахтами.
Сверху, с нависших грузных глыб, падали холодные капли, где-то поблизости звенел подземный ручей. Сыро, затхло, безмолвно, - плохо оборудованный рудник похож был на могилу. Тяжел труд, но люди не пугались опасной работы и старались на совесть.
Глава шестая
В СТАРОМ ЕКАТЕРИНБУРГЕ
Увлечение фрунтом, стремление военизировать всё, строгости, которыми отмечалось царствование императора Николая, не миновали и уральских заводов. Царским указом, который был опубликован 17 января 1834 года, горное ведомство во всей Российской империи получило военную организацию. Был учрежден корпус горных инженеров с министром финансов во главе в звании главноначальствующего. Главным начальником всех уральских заводов царь назначил генерал-лейтенанта Дитерикса. Заводские мастеровые были разделены на нижних и работных чинов. Первые сравнивались по службе с унтер-офицерами,
Указ привез из Екатеринбурга горный чиновник; его объявили златоустовцам. Старик Швецов молча выслушал грамоту, грустно посмотрел на сына Павла и горько сказал:
– Были мы крепостными, а теперь стали фрунтовыми. Секли нас лозинами, а ноне дожили до шпицрутенов. Я уж дотяну, сынок, а тебе доведется, не приведи бог...
Запекшиеся губы литейщика задрожали от обиды. В этот день он впервые не обмолвился ни словом с Аносовым.
Но и Павлу Петровичу было не по себе. Он ясно представлял себе, что горное царство, которое охватывало огромное пространство, - тысячи заводов, рудников, сёл и деревень, - теперь фактически станет своеобразными аракчеевскими военными поселениями. Всё теперь ставилось в полную и бесконтрольную зависимость от горного правления, которое размещалось в Екатеринбурге. В распоряжении начальника Уральского хребта появились подвижные инвалидные роты для наведения "порядка". Не случайно был введен и военный суд для рабочих. Аносов, мрачный, взволнованно ходил по кабинету.
Татьяна Васильевна тревожно взглянула на мужа:
– Неужели это тебя так расстроило?
Павел Петрович строго посмотрел на жену:
– А как ты думаешь, каково мне увидеть старика Швецова под шпицрутенами? Седого, отдавшего все свои силы заводу человека могут за нечаянную оплошку провести по "зеленой улице".
– Ты всегда страхи рисуешь. Ты же начальник и всегда сможешь своих отстоять, - самоуверенно сказала она.
Аносов взглянул на Татьяну Васильевну, хотел в сердцах сказать обидное слово, однако сдержался и промолчал.
Молча сели за вечерний чай...
В июне Павла Петровича вызвали в Екатеринбург. В мрачном настроении подъезжал он вечером к городу. Улицы тонули во мраке. Несмотря на летнюю жару, посреди площади простиралась огромная зловонная лужа, а неподалеку от нее подле полосатой будки стоял дремавший страж, опираясь на алебарду.
Аносов не решился вечером являться в горное правление и остановился в гостинице. В большом зале горели сальные свечи, клубился табачный дым, было шумно и неуютно. Павел Петрович устроился в замызганной комнате. Через час к нему постучали; он поднялся с дивана и распахнул дверь. На пороге стоял пьяный купец. Покачиваясь, он икнул и громогласно провозгласил:
– Наслышан о вас. Купец Рязанов. Будем знакомы...
Павел Петрович учтиво поклонился:
– Простите, я очень занят, да и на покой пора...
– Ты, милай, не кочевряжься, - панибратски перебил его купец.
– Я тебе не шишига какая, - по пуду в день золота намывают на моих приисках. Слыхал?
Без приглашения он уселся в кресло.
– Милай, я только что в стуколку капитал выиграл. Пить хочу, гулять хочу!
– золотопромышленник потянулся к Аносову целоваться. Павел Петрович отстранился.
– Помилуйте, мы так мало знаем друг друга, - сухо сказал он.
– Дворянин? Брезгуешь?
– крикнул купец.
– А это видел?
– Он распахнул поддевку, и на рубахе заблестела звезда "Льва и Солнца".
– Видал, милай? Шах персидский пожаловал... Я мечеть в Тегеране воздвиг. Ась?
Аносов много слышал о Рязанове, купец держал в своих руках большинство крупных горных чиновников. Не хотелось ссориться.
– Не сердитесь, - сказал Аносов.
– Я очень польщен знакомством с вами, но я... я болен...