Большие люди

Волкова Дарья

— С кем надо, с тем и договоримся. Все будет нормально, я тебе обещаю. Ничего не будет твоему рыцарю.

— А если…

— А давайте торт есть, — перебивает ее Григорий. — Гошка, тащи торт. И свечи.

— С ума сошел? Хочешь тридцать свечей в торт воткнуть?

— Конечно. Обязательно. Воткнуть и потом задуть. Разве у тебя нет заветного желания, маленький брат?

— Ну, что, загадал?

— Эй, так нельзя! — протестует Люся, помогая Гоше вынимать свечки из торта. Кондитерское изделие изрядно потеряло во внешней привлекательности. Остается надеяться, что тридцать свечей не повлияли на его вкусовые качества. — Нельзя говорить,

а то не сбудется.

— Да Гришка и так знает, — Гоша споро орудует ножом, нарезая торт, — что я загадал.

— Наверное, знаю, — соглашается Григорий. — Мне вон тот, с шоколадной розой.

— Кто же ест торты в полдесятого вечера? — Люда разливает чай.

— Кто-кто, — Гриша отправляет шоколадную розу целиком в рот. И, слизнув шоколадные крошки с уголка губ: — Люди, которые умеют радоваться жизни. И потом, день рождения раз в году бывает.

Они просидели еще два часа. Совершенно необъяснимо, несмотря на все произошедшее, ей было удивительно тепло и спокойно. Так хорошо, что и уходить не хотелось. Хотелось вот просто сидеть на кухне, пить ароматный чай, доедать оказавшийся все-таки вкусным торт, в кои-то веки не думая о лишних калориях, и слушать истории, которые рассказывали по очереди Гоша и Гриша. Про детство, покойную мать, про Гришины армейские годы и Гошино студенчество. Про то, как они начинали свое дело. Ощущение того, что она знает их всю жизнь, что они ей очень близкие, почти родные люди, было неправильным. Но чувство, что эти двое ей не чужие, лишь крепло в ее душе. Как она так умудрилась вляпаться?

Они вышли проводить ее до такси. Гоша обнимает ее на прощание, успев шепнуть на ухо:

— Лютик, извини.

Гриша лишь коротко кивает, зябко ежась на зимнем ветру в одной рубашке.

Она садится в машину. Такси трогается, водитель усмехается себе в седые усы, думая о том, что его симпатичной пассажирке, похоже, скоро предстоит сделать непростой выбор между двумя претендентами.

Дома к ней милосердно равнодушны. Антонина Вячеславовна выглянула, проконтролировала, в каком состоянии дочь вернулась. Убедившись, что в пристойном, сквозь зевоту пожелала спокойной ночи и скрылась за дверью их с бабушкой комнаты. А бабуля даже не вышла, и это было так странно, что Люся не выдержала, заглянула сама к ним в комнату.

— Людмила, ты чего бродишь? — мать, шепотом.

— Мам, — ответным шепотом, проходя на ощупь в знакомую до мелочей комнату: — А с бабулей все в порядке?

— Давление скакнуло. Сейчас уже все нормально, спит она. И ты иди спать, доченька.

— Доброй ночи, мамуль.

Не спится отчего-то. Спиртное виновато, не иначе. Она употребляет мало и редко, и достаточно ей совсем немного, чтобы организм выдал непредсказуемую реакцию. Вот как сейчас, например — бессонницей. Взбудоражена Люся, что уж тут скрывать. И вставать завтра рано, и усталость есть, а вот сон не идет все равно.

Почему-то вспоминается школьная влюбленность в Лешку Данилова, первая, отчаянная, горькая. Лешка — заводила, весельчак, красавчик. И Люся Пахомова… Разумеется, она была влюблена безнадежно. Но все равно, каждое малейшее проявление внимания с его стороны, случайный взгляд, небрежное слово, хотя бы о том, что задавали по истории — и сердце бешено колотится, и потом несколько дней проводятся в волнительных раздумьях — а вдруг это знак? Знак того, что она ему симпатична. Вдруг он вот так это дал ей понять? Мечты, мечты… Здравый смысл всегда одерживал победу, но помечтать об этом было так сладко.

Вот и сейчас. «Ты немножечко

не права…». Что это значит? Что она ему нравится? Хотя бы чуть-чуть? И снова чувствует, будто ей пятнадцать, ей-Богу. Та же внутренняя дрожь, что парализует все мысли. А ведь есть и еще воспоминания, и не только о его словах. Твердое плечо под щекой. От воротника пиджака пахнет обморочно волнительно. Наверное, одеколоном, но мозг не анализирует, понимая только одно: вот этот горьковатый, терпкий запах — это запах мужчины. Аромат, каких в ее жизни не было. Так отличный от привычных запахов свежей выпечки, крема для рук, маминой мази для спины. Наверное, ему он привычен, и он его не чувствует даже. А Люсе этот аромат не дает покоя. И гладкая, скользкая ткань подкладки пиджака, которая до этого прикасалась к его плечам, а потом — к ее. Будто он обнимает ее. Так ведь обнимал же! Сидел рядом, обнимал, прижимал к себе. Красивой ее назвал! Становится невозможно душно, она сердито откидывает одеяло. Ну не пятнадцать же ей, в самом деле, уже в два раза больше! Стыдно, Людмила Михайловна, стыдно. Прошлепала на кухню, прямоугольник света из холодильника ярок в темноте кухни. Стакан холодного молока залпом, так, что леденеет горло. Потом еще один. Так и до ангины недалеко, зато внутренняя дрожь превращается в ледяной озноб от двух стаканов холодной жидкости в желудке. Как ни странно, эта радикальная терапия помогает, и спустя пять минут Люся спит. Но снится ей все равно — он.

— Гриш…

— Ну?

— Я тут подумал… Некрасиво вышло с Люсей…

— Это мягко сказано, — фыркает старший. — А я тебя предупреждал насчет Эдика!

— Да, да, — досадливо морщится Гоша. — Ты, как всегда прав, о великий старший зануда. Но я вот подумал…

— Очередная гениальная идея? — иронически.

— Да! — с вызовом. — Предлагаю компенсировать Лютику… моральный ущерб.

— Каким это образом?

— У нее же день рождения через неделю. Давай ее пригласим… к нам? Стол накроем, цветы. Устроим Люсе праздник.

— Ты думаешь, ей не с кем отпраздновать день рождения? — в голосе Григория искренне недоумение.

— Да есть с кем, наверное, — Гоша едва заметно улыбается. Иногда старший брат ему кажется непроходимо дремучим. Или просто — наивным. — Я имею в виду — не в сам день рождения. На следующий. Или через день. Я думаю, Люсе будет приятно.

— Ну… я согласен.

— Отлично. Надо только придумать, что ей подарить. Такое… особенное.

— А я уже придумал, — вдруг усмехается Гриша.

— Что?

— Так я тебе и сказал!

Глава 8. Большая странность

Телефон вибрировал в кармане весь очередной сеанс массажа. При первом же звонке она достала его, посмотрела, что это не мать и не бабушка — звонки от них она принимала всегда. А остальные — подождут. Но этот неизвестный номер был чрезвычайно настырен. И очередной звонок настиг ее буквально за дверью квартиры клиента. Ну, кто там такой нетерпеливый?

Нетерпеливый буквально оглушил ее из трубки, стоило только нажать на кнопку приема вызова.

— Люся, какого черта трубку не берешь?!?

— Гриша?

— Нет, Папа Римский! — рявкнул. И, чуть мягче: — Я час до тебя дозвониться не могу! Почему не отвечаешь?!

Собственно, самый очевидный вопрос — какое он имеет право так на нее орать? Но этот вопрос так и остался незаданным. А вот первая мысль: «Если орет, значит, что-то случилось». Именно об этом и спросила.

— Ничего не случилось, — отвечает Гриша уже гораздо спокойнее. — Это я думал, что у тебя что-то случилось. Если час на звонки не отвечаешь.