Большие люди

Волкова Дарья

Вопрос звучит так… странно интимно. Взгляд ее бродит по его лицу. Очень хочется протянуть руку и провести по упрямо выдвинутому подбородку, коснуться пальцами неуступчиво поджатых губ. Пожалеть его хочется, прижать к себе и пожалеть, хотя он из тех, кто не позволяет себя жалеть никому.

А он так же внимательно смотрит на нее. И когда его взгляд упирается в ее губы, она не выдерживает — закрывает глаза. Люся не узнает себя, своих вдруг таких ярких желаний, эмоций. Но он ей нужен, нужен сию секунду. Руки нужны его, губы его. «Пожалуйста, пожалуйста, — молит она беззвучно. —

Поцелуй меня. Иначе это сейчас сделаю я».

Он вздохнул так, что у нее волосы взлетели от виска. И, прокашлявшись, хриплым голосом:

— Слушай, я же совсем забыл… Гошка тебе подарок велел передать. Если он не успеет приехать. Я сейчас.

Он встает с дивана, а она остается сидеть — растерянная и непонимающая.

Выйти из комнаты, разорвать болезненно бестелесный, но от этого не менее плотный контакт, к окну подойти, прижаться к холодному стеклу. Подышать, чувствуя, как леденеет кожа лба и расплывается на стекле мутное облако от собственного дыхания. Он даже предположить не мог, что будет так непросто.

— Ты знаешь, что там? — Люся держит в руках врученную ей коробку средних размеров, обтянутую золотистой бумагой. Она худо-бедно пришла в себя и категорически запретила думать о том, что только что произошло. И НЕ произошло. Потом, дома.

— Гошка утверждал, что кожаный корсет, — усмехается Григорий. — Но я думаю, что это не так.

— Надеюсь, — усмехается в ответ Люся и начинает распаковывать коробку. И все равно, отчего-то вспомнив Ритин подарок, в коробку заглянула с опаской. Но, увидев содержимое и сразу догадавшись, что это — расхохоталась. Заглянувший вслед за ней в коробку Гриша присоединился к ней. А потом она все-таки достала подарок — ярко-голубую пушистую меховую оплетку для руля.

— Жорка в своем репертуаре, — посмеивается Гриша.

— А тут еще записка прикреплена, — Люся разворачивает небольшую открытку и, прочитав, снова хохочет. А потом протягивает ее Григорию.

Девочке с голубыми волосами — от голубого мальчика.

— Все-таки мало я его в детстве порол, — ворчит Гриша. — Люсь, смотри, а там еще что-то, внизу.

А на дне коробки обнаружилась еще пара меховых наушников — мягкий серо-коричневый кроличий мех и снова записка: «А это — от Гришки. Раз уж ты все равно не носишь шапки!».

— На самом деле это не от меня, — Гриша достает из коробки наушники. — Это все Гошкины идеи. Примеришь?

— Угу. Пойду к зеркалу.

Наушники сидят на голове хорошо, плотно. И на ощупь приятно. И цвет хороший. Подарок Люсе определенно нравится.

— Ты неровно одела. Дай, поправлю, — Гриша встает у нее за спиной, в зеркале отражаются они оба.

У нее такие волосы, что даже в пальцах покалывает. От желания потрогать их, погладить, запустить в них руки, проверить, такие ли они, как ему думается — гладкие, тяжелые. И — нет. Он не удержится, знает это. И, поправив меховой наушник, пальцы скользят по каштановому водопаду. Да, именно такие. Он даже глаза прикрывает от удовольствия, пропуская шелковые пряди между пальцев. Вдыхает запах. От ее волос пахнет чем-то свежим,

будто цитрусовыми — лимоном или апельсином. Хочется зарыться в волосы лицом и вдыхать этот запах. А потом он все-таки открывает глаза. И встречается с ее взглядом, отраженным в зеркале. Они смотрят в зеркало оба, но каждый не в свои глаза.

Ему нравится, как они выглядят рядом. Ему нравятся, какие на ощупь ее волосы и как они пахнут. А еще ему смертельно хочется взять ее за плечи, повернуть к себе и… И ничего этого он не сделает. Потому что он взрослый мужик и это неправильно. Нечестно. И он не имеет права.

Люся как-то резко засобиралась домой, а он не стал ее отговаривать. Потому что устал бороться с собой.

И снова Гриша провожает ее до такси, и снова краткий кивок на прощание, ежась в одной рубашке на зимнем ветру. Только вот она в машине тихо плачет.

Она ему нравится… Да если бы! Нравится, но как-то не так! Если уж он так и не… А ведь она готова была! На многое готова. «Если не на все», — услужливо подсказывает ей подсознание, злорадно припоминая то, во что упаковано ее тело под одеждой. К черту! Не наденет она больше это! Толстым коровам не положено.

— Так, я не понял, — Гоша проходит в квартиру. — По моим расчетам, ты к этому времени должен быть потрепанный, весь в засосах, но довольный аки кот, слизавший хозяйскую сметану. А вместо этого… Я что, зря старался?!

— Ты есть хочешь? — брат игнорирует вопрос.

— Не хочу! А теперь быстро объясни мне, что произошло! И какого черта ты такой мрачный?!

— А чему мне радоваться?

— Бл*дь! Я тебе оставил на несколько часов наедине с красивой женщиной, к которой ты совершенно очевидно неравнодушен! И которая, как совершенно также очевидно, неравнодушна к тебе! Я что, ВСЕ должен за тебя делать?! Я думал, хоть тут-то ты самостоятельно справишься, большой уже мальчик, знаешь, что и как.

— Иди к черту, — даже проблеска эмоций нет в голосе.

— Нет, стой! — Георгий перехватывает брата за руку. — Свидерский, только не смей заливать мне, что она тебе не нравится! Неужели ты не видишь, какая она?! Какая Люся классная, офигительная, такая…

— Слушай, не трави душу! — эмоции все-таки прорываются.

— Тааак… Я требую продолжения банкета.

— Я… не смог, — Гриша устало опускается на диван.

— Ооо… Я не думал, что у тебя уже с этим… проблемы, — младший брат садится рядом. — Нет, я понимаю, возраст, нервы и все такое… Ну, ты так не переживай. Медицина не стоит на месте. Есть сейчас всякие препараты для этого.

— Для чего? — старший смотрит недоуменно.

— Для возвращения мужской силы. Старую добрую «Виагру» никто не отменял.

— Тьфу на тебя! Кто про что, а вшивый про баню! Я вообще… не это имел в виду!

— Да шучу я, понял, что не это, — Гошка улыбается и обнимает его за плечи. — Но не понял, что именно ты имел в виду. Ну? В чем проблема, Большой Брат? Поведай мне, как эксперту.

Грише хочется послать младшего подальше, но вместо этого отчего-то выдыхает сквозь зубы одно-единственное имя.