Большие Надежды
Шрифт:
Сорок ударов…
Хант поднял голову и невидяще оглянулся. Так может, в тот день всё пошло как-то не так? Когда он посмел нанести первый удар? Наверное. И ему нужно будет сказать об этом Флор, когда они оба вернутся. Сотню, нет, тысячу раз извиниться, хотя слова и не залечат того, что он сам наделал. Но Артур знал, так будет правильно: умолять до кровавой слюны, ползти за ней до разбитых колен, вывернуть себя наизнанку и тогда… может быть… станет легче. Обоим. Да, он обязательно скажет, как только увидит…
– … Хант! Ты там подох что ли в своём скафандре? – донёсся до него голос Джонса, и Артур медленно повернул голову. – Надо идти.
Надо.А
Но респиратор издал надсадный хрип, скрипнула под подошвой сапог влажная пыль, что осталась на мостовой после Бури, ну а Артур медленно направился к ведущим в Башню ступеням. Город молча смотрел ему в спину.
– Подай сигнал Льюису. У них есть десять минут.
Джонс ничего не ответил.
На его памяти в главном холле впервые было так пусто. Артур поднял голову и уставился на исчезавшие в темноте перекрестья мостов и переходов, а потом вдруг хмыкнул. Он знал, что те заканчивались потолком с изображением некогда сиявших над Городом ярких созвездий, хотя вряд ли теперь кто-нибудь вспомнит все их названия. Может, они вообще сместились со своих мест. А может, вовсе потухли. За всю свою жизнь Артур ни разу их так и не видел, как не видел чистого неба, кроме той самой картины. Но об этом лучше было сейчас не вспоминать. А потому, резко уставившись себе под ноги, он зашагал в сторону технических лестниц, и звук его шагов гулко улетал к тем самым звёздам.
Артур нахмурился. Рисковать и подниматься основными переходами, которые по ночному времени были едва ли освещены для экономии, было бы глупо. Никто не знал, как далеко простиралось гостеприимство Города, Канцлера или самого Суприма. А потому они сначала свернули в один технический коридор, затем во второй, прежде чем ступили в грузовой лифт – простую коробку из поднимавшихся с человеческий рост металлических прутьев. Оказавшись внутри, Артур плотно закрыл створку и дёрнул рычаг. С грохотом и лязганьем кабина тяжело оторвалась от пола и потащилась вверх, мелко дрожа от натуги. Обычно в ней перевозили лёгкие грузы, а потому сейчас её шатало из стороны в сторону из-за непривычного веса. Но клетка ползла, и Артур позволил себе на секунду расслабиться. Бок снова прострелило отвратительной болью – более сильной, глубокой, – и его едва не повело в сторону. Всё тело покрыла холодная, нездоровая испарина, но Артур лишь плотнее защёлкнул защиту на горловине.
Во рту стало удивительно горько. Словно у витавших в тяжёлой голове мыслей вдруг появился вкус: такой же приторно сладкий, как карамельный выхлоп глиссеров, и столь же смертельный, если им надышаться. Артур сглотнул и ощутил, как обожгло горло. Скоро рассвет…
Раньше он часто смотрел, как просыпается Город. Сначала всегда загоралось окошко на самой окраине, где обычно жили уборщики. Маленькая, почти незаметная яркая звёздочка в синем мареве отступающей ночи. Пусть её тут же скрывали клубы плотного дыма из заводских труб, но Артур знал, что она там, а по самому нижнему уровню уже грохотал первый железный гиробус. Он будил лежебок в центральных районах, прежде чем поворачивал в сторону шахт и постепенно стихал на другом конце Города. И вот тогда в тусклом утреннем свете рассыпанными по стеклянным панелям каплями вспыхивала Башня, и колонны людей тянулись к ней ровными группами, потому что именно она была центром их жизни…
Артур зажмурился. Как бы он ни любил Город, но прямо сейчас его тянуло прочь от этих улиц. За границу Щита. Туда, где на самом краю постепенно светлевшего горизонта рядом с чёрным,
Клетка, что до этого мерно тащилась наверх, неожиданно накренилась, заскрежетала днищем о стены шахты и вынудила схватиться за прутья. Посыпались тусклые искры, и Артур выругался.
– Отойди от края. Ты нарушаешь баланс, – проговорил он, пытаясь выровняться.
Кабину мелко трясло, отчего и без того измученный организм начинало подташнивать, но Хант заставил себя повернуться к молчавшему Джонсу. Тот стоял к нему спиной и держался за шаткий каркас.
– Отойди!
Эхо его приказа отразилось от стен и улетело ко дну шахты, откуда послышался кроткий звон. Что-то упало, но Артур не обратил на это внимания. Он лишь понадеялся, что эта железная дрянь не рассыплется прямо в воздухе. Тем временем Джонс всё же смог отлепиться от решётки и повернулся.
– Ответ от Льюиса был? – после паузы спросил Артур. И тревога, что торчала шипом, вошла ещё глубже в сердце, когда пришёл короткий ответ:
– Пока нет.
Джонс отвёл взгляд, а ещё через пару минут ржавая клетка скрипнула в последний раз и остановилась. Они приехали.
Знакомый до отвращения коридор встретил их темнотой. Лишь красные сигнальные лампы периодически выхватывали из полумрака то раму картины, то неестественный блик на потрескавшемся от времени полотне. И стремительно шагавший мимо них Артур невольно бросал взгляд на обитые деревом стены. Здесь всё было по-прежнему. Словно эта своеобразная галерея застыла вне времени и пространства, кочуя от одной эпохи к другой, и хранила в себе эхо всех услышанных голосов. Неожиданно взгляд зацепился за знакомое белое пятно, что будто флюоресцировало в сизом сумраке, и Артур остановился.
– Хант? – послышался недовольный вопрос Джонса, когда тот чуть было не налетел на него в темноте. – Нашёл время пялиться на этот анахронизм.
Поблизости стих шорох шагов, а потом Артур услышал то, что выбило воздух из лёгких.
– Терпеть не могу такое. Зачем, чёрт возьми, вообще это нужно? – пробормотал Джонс. Он уже успел стянуть маску и теперь внимательно разглядывал старое полотно. – Бесполезная чушь. Пережитки ненужного прошлого.
И в этот момент эхо некогда собственных мыслей будто ударили Ханта под дых. Они налетели, словно стена, отчего Артур дёрнулся, прежде чем повернул голову и посмотрел на стоявшего рядом с ним Джонса. Такого же высокого, такого же светловолосого, кичившегося найденным самим в себе или происками Мессерер состраданием, но при этом абсолютно бесчеловечного. Настолько похожего на него, Артура Ханта, что это ошеломляло. И глядя на это выращенное в Лаборатории существо, которое хоть и чувствовало, но совершенно не понимало, что именно, Артур вдруг отчётливо понял – он не хотел быть таким! Но именно осознание их внезапного сходства вышло поистине оглушительным. Вот как… Вот как выглядит со стороны то самое пресловутое бездушие. И тогда, снова взглянув на белое облако, что будто клубилось посреди летнего синего неба, Артур впервые позволил признаться. Себе, в первую очередь.
– Потому что это красиво.
– Бессмыслица! – фыркнул презрительно Джонс и открыл было рот, чтобы продолжить спор, но тут же заткнулся, когда увидел направленный на него взгляд красных визоров. И чувствуя, как внутри разливается горечь от всех упущенных смыслов, слов и возможностей в тот единственный выпавший им с Флор вечер, Артур тихо, слово в слово повторил сказанные ему однажды слова. Тогда он в своей глупости их не понял, но сейчас…
– Это красота. У красоты нет и не может быть смысла, кроме самой красоты.